Эва уже проснулась и зорко глянула на меня из-под нависших век.
— Ну что?
Я приложила прохладные ладони к пылающим щекам. Финн сел за руль.
— Я выяснила, почему Роза ушла из дома. Она… она была беременная.
Пала оглушительная тишина.
— М-да, — наконец проронила Эва, уставившись на мой живот. — Если чутье меня не подводит, ты и сама в положении.
Глава восьмая
Эва
Июнь 1915
Эва встала как вкопанная, сраженная не тяготами, описанными Лили (хотя их тоже хватало), но плакатом, под ветром трепетавшим на церковной стене. Текст на французском и немецком гласил:
ДЕЙСТВИЯ ВСЯКОГО ГРАЖДАНСКОГО ЛИЦА, В ТОМ ЧИСЛЕ ПЕРСОНАЛА ГОРОДСКОЙ УПРАВЫ, В ПОМОЩЬ ВРАГАМ ГЕРМАНИИ ЛИБО ВО ВРЕД ЕЙ И ЕЕ СОЮЗНИКАМ КАРАЮТСЯ СМЕРТЬЮ.
— Эти плакаты появились в конце прошлого года, — равнодушно сказала Лили. — Поначалу их никто не воспринял всерьез. Но в январе расстреляли женщину, укрывавшую двух французских солдат, и тогда народ сразу все уразумел.
Эва вспомнила мобилизационный плакат на входе в ее лондонскую контору, который она разглядывала, не ведая, что за ней наблюдает капитан Кэмерон. Пробел в строю бравых пехотинцев и надпись: «Тут еще есть место для ТЕБЯ! ВСТАНЕШЬ В СТРОЙ?»
Ну вот, она встала в строй. И теперь читала плакат, суливший смерть, если ее поймают. Это было вполне реально. Гораздо реальнее слов капитана Кэмерона на ветреном берегу Фолкстона: мол, женщин боши не расстреливают.
Эва посмотрела на Лили, вновь отметив запавшие глаза на ее подвижном улыбчивом лице.
— Мы в самой п-п-пасти зверя? — спросила она.
— Да. — Лили взяла ее под руку и отвела от полощущегося на ветру плаката. Сейчас она выглядела совсем иначе, нежели в Гавре: ни тебе вызывающей шляпы, ни прически «помпадур», но простенькое саржевое платье, штопаные-перештопаные перчатки, сумочка на локте. По иным фальшивым документам она значилась белошвейкой, и потому в сумочке лежали катушки ниток и набор иголок. А за подкладкой — карты с целями для обстрела. К счастью, об этом Эва узнала уже после того, как они миновали контрольный пункт на въезде в Лилль. Она едва не лишилась чувств, а Лили только ухмыльнулась:
— Вот уж была бы радость бошам! Там отмечены все новые артиллерийские позиции.
— Вы к-кокетничали с солдатами, проверявшими ваши документы, а в сумочке у вас было это?
— Да, — безмятежно ответила Лили, и Эва задохнулась от восхищения, смешанного с ужасом.
Теперь она поняла, что похвальба превзойти лучшего агента капитана Кэмерона обречена на провал, ибо Лили просто нет равных в хладнокровии. Наверное, она немного сумасшедшая, — с еще большим восхищением подумала Эва.
Явно того же мнения была и Виолетта Ламерон, встретившая их в убогой съемной комнатушке неподалеку от центральной площади города. Крепышка в круглых очках на хмуром лице и с аккуратным узлом волос на затылке, Виолетта обняла Лили и, облегченно выдохнув, тотчас стала пенять:
— Надо было послать меня встретить новенькую. Ты так часто всюду мелькаешь, что вскоре привлечешь внимание!
— Уймись, трусиха! — сказала Лили по-французски, а затем перешла на английский. Она уже уведомила Эву, что между собой они говорят только по-английски. Если кто-нибудь их подслушает, гораздо проще состряпать оправдание английской болтовне, нежели объяснить, с какой стати по-французски обсуждаются секретные донесения и британские шифры. Лили говорила на безупречном английском, пересыпанном французскими ругательствами. — Скоро нам с тобой предстоит переправить добытые сведения через границу, а пока надо ввести Маргариту в курс дела. — Лили улыбнулась. — Образ глупышки превосходен, однако над нашей новой подругой еще надо поработать.
В учебном центре Фолкстона все было как положено: инструкторы в военной форме, ряд парт, флаги. Сейчас обучение проходило совсем в иных условиях: сырая комнатка с узкой кроватью и рукомойником, зигзагообразная трещина в потолке, неистребимый запах плесени, преподнесенный нескончаемым колючим дождем. В выборе комнаты главным были не удобства, а ее защищенность от подслушивания: за одной стенкой глухой торец церкви, за другой — старая нежилая квартира, над потолком пустой чердак. И вот три женщины, прихлебывая отвратительное питье, сваренное из листьев грецкого ореха с лакрицей (немцы конфисковали весь запас кофе), буднично говорили о чем-то совершенно невероятном.
— Вы идете по улице, навстречу вам немецкий офицер, — начала Виолетта, предварительно плотно затворив дверь и окно. В отличие от жизнерадостной начальницы она излучала серьезность, которой с лихвой хватило бы им обеим. — Ваши действия?
— Не поднимая глаз, уступлю дорогу.
— Неверно. Поклон. Иначе вам грозят штраф в двадцать марок и трехдневный арест. — Виолетта взглянула на Лили: — Чему их там учат в Фолкстоне?
Эва ощетинилась:
— Многому.
— Ничего, поднатаскаем, — успокоила Лили своего заместителя. — Немец потребовал ваши документы и начинает вас лапать. Что вы сделаете?
— Ничего? — предположила Эва.
— Нет. Вы улыбнетесь в знак, что ничуть не против, иначе вас наградят пощечиной, да еще обыщут. Немец спрашивает, почему у вас руки в карманах. Как вы поступите?
— Т-тотчас их выну…
— Нет. Вы никогда не держите руки в карманах, ибо гансы могут решить, что вы прячете нож, и проткнут вас штыком.
— Да не может такого быть… — натянуто улыбнулась Эва.
Щеку ее ожгла звонкая пощечина от Виолетты.
— По-вашему, мы сочиняем? На прошлой неделе вот так закололи четырнадцатилетнего парнишку!
Эва схватилась за щеку и посмотрела на Лили, невозмутимо гревшую руки о кружку.
— Что такое? — спросила Лили. — Решили, что вы на посиделках с подружками? Мы должны вас обучить, маргаритка.
Эву захлестнули гнев и обида на предательницу, которая в Гавре была такой мягкой и ласковой, а теперь показала свое истинное лицо.
— Меня уже обучили!
Виолетта закатила глаза.
— Отправляй ее обратно. Толку не будет.
Эва изготовилась грубо рявкнуть в ответ, но Лили приложила палец к губам, а затем спокойно сказала:
— Маргарита, ни вы, ни дядя Эдвард понятия не имеете о том, что здесь происходит. Вас подготовили к заброске сюда, а наша задача — обучить вас, как уцелеть и быть полезной. На это у нас всего пара дней. Не освоите новые знания, станете просто обузой.
Взгляд ее был тверд и неумолим. Она походила на фабричного бригадира, наскоро инструктирующего нового рабочего. Теперь щеки Эвы пылали от смятения. Она медленно выдохнула, разжала стиснутые зубы и заставила себя кивнуть:
