Туман оформился в силуэт человека, но Паша почему-то не мог разглядеть лицо, как и не мог встать со своего лежака, и даже не мог поднять руку, чтобы отогнать странное и страшное видение.
– Ты хорошо стреляешь, – знакомым голосом сказал мираж.
– Не жалуюсь, – ответил Паша, убедившись, что отвечать миражу он может, а попытка позвать Стешина опять не удалась.
– Ты сегодня убил тринадцать человек, – сообщил мираж. – Это много для первого раза.
– Не знаю, – ответил Паша. – Я еще не считал. Утром посчитаем.
– Ты считал, – сказал мираж. – Ты просто забыл. Страх смерти не позволил тебе осознавать происходящее в полной мере – не ведая прежде настоящего боя, ты испугался и искал пути к спасению своей жизни, поэтому мне пришлось помочь тебе, направить тебя на правильный путь. И ты молодец, профессионально справился со своей задачей. Признайся, что ты даже получил удовольствие от убийств.
– Я убивал врага, – возразил Паша, сразу давая понять собеседнику, как он будет оправдывать свои действия. – И это не убийство, это выполнение боевой задачи.
– Для кого-то он, конечно, враг, а для кого-то – живое существо. Жизнь которому дал не ты. Но ты забрал. Впрочем, это сейчас не важно.
– Кто ты? – Паша чувствовал, как от миража несет каким-то первородным ужасом, из которого и состоит собеседник, но этот ужас словно был отделен от Паши какой-то преградой, которая, впрочем, как он понимал, могла рухнуть в любой момент – стоит только повести себя как-то не так.
– Я твой друг, – ответил мираж.
– Ничего себе друг, – горько усмехнулся Паша. – Я даже лица твоего не вижу.
– И тем не менее.
– Это ты говорил со мной? – Паша вспомнил голос, который недавно требовал от него убивать и убивать.
– Да, – признался мираж.
– Зачем?
– А ты разве не видишь, как это восхитительно – забирать жизнь у врага?
– Разве это восхитительно? – спросил Паша. – Убивать людей?
– Конечно, – рассмеялся мираж. – Давай с тобой согласимся, что нет больше другого такого отменного наслаждения, как власть над судьбой другого человека, и особенно власть над его жизнью и смертью! И ты сегодня вдоволь насладился этой властью – в отношении своего врага. И знаешь, теперь ты совсем другой человек. Ты овладел великим таинством, знание которого не вернет тебя уже в прежнюю жизнь. Теперь ты всегда будешь думать о том, как кого бы еще лишить жизни… и получить от этого удовольствие!
– Ты мне не друг, – сказал Паша и тут же почувствовал стылое дыхание собеседника, которое несло не только холод могил, но и волны первородного страха. – Кто же ты?
– Я – эгрегор войны, душа воина, и я теперь твой друг до скончания дней твоих…
– Нет, – протестовал Паша.
– Чувствуешь, какой страх и ужас исходят от меня?
– Чувствую.
– Если ты будешь верить мне, весь этот ужас ты сможешь направлять на своего врага. А я буду тебе в этом помогать.
– Верить тебе? – спросил Паша.
– Верить мне, верить в меня. А я буду верить тебе.
– Я… – Паша не знал, что сказать, но в этот момент мираж вдруг стал расплываться и спустя мгновение исчез.
* * *
Шабалин почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Подскочил.
– Что?
Перед ним стоял один из снайперов.
– Вы просили разбудить в шесть часов, – сказал снайпер.
– Ага, – кивнул Паша. – Спасибо.
Он осмотрелся – на посту были снайперы и Денис Стешин, который дремал в кресле возле автоматического гранатомета.
– Как обстановка? – спросил Паша старшего поста.
– Товарищ старший лейтенант, – сержант сделал движение рукой в сторону блокпоста. – Блохастых отогнали далеко за блокпост. Всех живых, которых было видно, мы перебили. Сагитов сейчас будет выводить садыков для досмотра и сбора убитых боевиков.
– Кто-нибудь посчитал, сколько мы наваляли духов?
– Ну, мы посчитали, навскидку, – сержант показал лист бумаги, который копировал карточку огня и на котором точками было нанесено расположение тел убитых. – Из того, что видно, около сотни, из них снайперским огнем, думаю, больше половины мы положили.
– Ты лично сколько положил?
– Пятерых наглушняк точно, еще, возможно, троих ранил и потом добил троих в голову, – с гордостью за проделанную работу ответил снайпер.
– Молоток! – похвалил Паша. – Дай воды…
Снайпер протянул открытую бутылку минералки, и Паша сделал несколько глотков.
– Я десять завалил, – проснулся Стешин. – А сколько из АГСа – одному богу известно…
– Не богу, – сказал Паша и непроизвольно вздрогнул. – А эгрегору войны…
Шабалин вспомнил свой сон, вспомнил голос, услышанный им во время боя. Думать про это не хотелось, ибо это не только выходило за рамки разумных объяснений, но и больше смахивало на сумасшествие, чем на реальность, а признавать у себя «поехавшую крышу» Паша не собирался.
– Кто таков? – лениво спросил Денис.
– Приснилось, – отмахнулся Паша. – Организуй мне «такси» до Пальмиры! К подъезду через полчаса. Багаж – груз длиной метр двадцать, с оптическим прицелом…
– Есть, – кивнул Стешин. – Багаж ему еще подавай…
– Я не понял? Кто там бухтит? – возмутился Шабалин.
– Вырвалось, – отмахнулся Денис.
– Смотрите там, товарищ лейтенант…
Внизу взревел двигатель БМП, и одна машина, поднимая пыль, пошла за ограждение опорного пункта. На «бэхе» сидело человек шесть, ощетинившиеся автоматами и пулеметами, которым предстояло провести досмотр убитых боевиков.
Паша связался с дежурным по группировке и уточнил, закончили ли артиллеристы и снайперы охоту за боевиками вдоль дороги – еще не хватало попасть под огонь своих же соратников. Ему подтвердили завершение работ по очистке трассы – можно было ехать.
Пока было время, Паша прогнал через ствол винтовки пару патчей с щелочным раствором, с таким расчетом, чтобы масло «поработало», пока «такси» будет ехать в Пальмиру.
Дорогу он проскочил быстро и, войдя в свою комнату, с удовольствием снял боевое снаряжение. Дневальный принес воды, и Паша быстро умылся и побрился. Видео-конференц-связь с генерал-полковником Суриным предполагала появление докладчика в «офисной» форме одежды, каковой у Паши здесь не имелось по вполне объективным причинам. Не ждать со стороны Сурина разноса за появление в неустановленной форме – это значило не знать командующего, а Паша уже имел возможность убедиться в его отношении к себе, и поэтому оставалось только рисковать и явиться на совещание в полевой форме, в достаточной степени уже пропитанной сирийской пылью.
