Утром он отправился проведать Отуса; человек с южного берега Стуры все больше походил на обычного аворнийца и все меньше – на раба. Если так пойдет и дальше, Отуса незачем будет охранять. Однако лучше пока не отзывать стражников. Младший король мог ошибаться, а эта ошибка – иметь роковые последствия.
– Здравствуйте, ваше величество, – сказал Отус и вежливо поклонился.
Он скользнул взглядом по стражникам, которые вошли вместе с Ланиусом. Он хотел пожаловаться на них? Впрочем, Отус никогда не жаловался, это отличало его от обычных аворнийцев.
– Здравствуй, – кивнул король. – Ты хорошо говоришь. Много выучил слов?
– Мне нравится учиться. У меня никогда раньше не было такой возможности. Раньше я никогда не мог. – Он покачал головой.
Если Отус сам заговорил на эту тему... Ланиус наконец решился вернуться к вопросу, который уже задавал.
– Как это – быть рабом? Расскажи, теперь ты знаешь слова.
Отус выглядел пораженным, еще один знак того, как далеко он продвинулся.
– Да, они есть. – Он помолчал, потом продолжил: – Это было тяжело. Это было скучно. Если бы у тебя была корова, которая умела бы говорить, она сказала бы то же самое. Ментеше думали, что я действительно был коровой. О, я мог делать больше, чем корова. Я был сообразительнее, чем корова. Но они обращались со мной как с животным. И я был почти животное.
– Почему ты решил пересечь Стуру и пойти в Аворнис? – спросил Ланиус.
– Я не решал, – сразу же ответил Отус и, наверное, для убедительности повторил: – Я ничего не решал. Я просто сделал это. В мою голову пришло, что я должен это сделать, и я это сделал. Я оставил свою женщину. Я оставил своих детей. Я ушел.
Он замолчал, кусая губы. Ланиус осторожно поинтересовался:
– Ты скучаешь по жене?
– Женщина, – снова сказал Отус. – У нас все было не как у людей. Я не смог бы быть с ней теперь. Она не... изменилась. Это было бы, как... заняться этим с коровой, почти так. Но если волшебник излечит ее, тогда – о, тогда!
Его лицо посветлело. Очевидно, что эта мысль пришла ему в голову первый раз. Итак, он становился мужчиной. Вот только заинтересует ли он женщину-рабыню, если она вылечится? Но даже мужчина, который был рабом, имеет право мечтать.
Внезапно Отус показал на него.
– Скоро ты отправишься на юг от реки.
– Возможно. – Ланиус пожал плечами. – Это король Грас решает, а не я.
Бывший раб – о котором все труднее было думать как «о возможно излеченном рабе» – продолжал:
– Ты обязательно отправишься на юг от реки. У тебя есть чудесное волшебство, которое сделало меня свободным. Ты можешь использовать это волшебство на других рабах, на оставшихся рабах. Так много мужчин, так много женщин были превращены в животных. – Он взял Ланиуса за руку. – Спаси их, ваше величество! Ты можешь спасти их!
Ланиус не знал, что на это сказать. В конце концов он пробормотал, отвернувшись, чтобы Отус не заметил, как он покраснел:
– Я попробую.
Его слова могли прозвучать, как обещание – бывший раб именно так их и расценил – но он знал, что они были чем угодно, только не обещанием. У него, по сравнению с Грасом, слишком мало власти для таких обещаний. Но Грас был далеко – на севере.
Тусклый солнечный свет – казалось, другого в Черногории не бывает – не смог сделать стены Нишеватца более привлекательными. Но он все-таки помог королю Грасу различить защитников города, расположившихся на его стенах: он сверкал на мечах и наконечниках копий и стрел, отражался от шлемов и кольчуг. Те, кто поддерживал Василко, были готовы сражаться, и сражаться упорно.
Но насколько они были готовы – это был хороший вопрос. Черногорцы предпочли выдерживать осаду, вместо того чтобы выйти и бросить вызов своим врагам. И сколько провианта у них было? Грас осмеливался надеяться, что не очень много.
Он также смел надеяться, что союзникам Нишеватца не удалось доставить продовольствие в город по морю. По крайней мере, до сих пор никто не попытался. Если это не было похвалой колдовству Птероклса – и знаком того, что у них не имелось противодействующего заклинания, – то Грас не знал, что еще можно было предположить. Судя по всему, черногорцы допускали, что волшебник, пришедший вместе с аворнийской армией, может сжечь их корабли.
– Ваше величество, вы ставите своей целью атаковать город? – спросил Гирундо после того, как аворнийцы окружили город плотным кольцом, расположившись так близко, как сочли возможным.
– Не сейчас, – ответил Грас. – Они столько раз заставляли нас платить за это. Или ты думаешь, я ошибаюсь, и надо начинать?
– Я бы предпочел быть наверху стены, сталкивая приставную лестницу, чем на ступенях этой лестницы, пытаясь подняться по ней, прежде чем она опрокинется и грохнется на землю.
– Да. Согласен с тобой.
Грас окинул взглядом поля, которые кормили Нишеватц. Теперь они должны будут кормить его людей. Впрочем, еще слишком рано собирать урожай. А вот что касается коров, свиней, овец и, если нужда заставит, лошадей и ослов – аворнийские солдаты точно не станут возражать против жаркого или даже мясной похлебки.
Король коснулся плеча Гирундо. – Приведи ко мне кого-нибудь из приятелей Всеволода.
– Сейчас подам на блюде, – мгновенно нашелся Гирундо. – Я так понимаю, ваше величество, вы не хотите, чтобы Всеволод это заметил?
– О, насколько же ты прозорлив! – воскликнул Грас, и генерал захихикал.
Гирундо привел к Грасу дворянина по имени Белойец. Он принадлежал к числу молодых сторонников Всеволода, и это означало, что его густая борода была седой, а не белой.
– Что вы желаете от меня, ваше величество?
Он говорил по-аворнийски лучше, чем принц Всеволод, – вот что значит молодость!
– Ваше превосходительство, мне хотелось бы, чтобы вы поднялись на стены Нишеватца, – ответил Грас. – Я также хочу, чтобы вы обратились к жителям города. Пусть знают, что им не придется испытать на себе все ужасы осадного положения, если они свергнут Василко и вернут трон Всеволоду.
Белойец дернул себя за бороду.
– Его высочеству принцу следует самому сделать это. – В его голосе чувствовалась тревога.
– Но это было бы небезопасно, полагаю, там у него достаточно врагов.
Он не стал говорить, что большинство в Нишеватце предпочитают Василко Всеволоду. Взгляд Белойеца ясно дал понять: он догадался, о чем подумал король, и благодарен, что тот прямо не высказал это.
Черногорец с достоинством поклонился.
– Хорошо, ваше величество. Пусть будет так, как вы сказали.
Утром в сопровождении прикрывавшихся щитами аворнийских солдат Белойец приблизился к стенам крепости. Один из солдат помимо щита нес флаг перемирия. Впрочем, никто не был уверен, что черногорцы будут соблюдать правила или вообще знают, что обозначает этот флаг.
