* * *
День за днем, сидя рядом с Киа в тени дуба или у берега на солнышке, Тейт учил ее читать, а слова складывались в песнь о гусях и журавлях, обо всем живом. “Что, если больше не зазвучит гусиная музыка?”
Тейт помогал отцу, играл с друзьями в бейсбол, а между делом успевал раз в два-три дня заглянуть к Киа, и теперь она, что бы ни делала – полола ли грядки, кормила кур или искала раковины, – всегда прислушивалась, не гудит ли поблизости его мотор.
Однажды на берегу, читая о том, чем питаются синицы-гаички, Киа спросила:
– Ты живешь с семьей в Баркли-Коув?
– С отцом. Да, в Баркли.
Киа не спрашивала, куда делись его родные. Наверно, его тоже бросила мать. Почему-то хотелось коснуться его руки, но пальцы не смели, и она лишь всматривалась в голубоватый узор вен на его запястье, тонкий, как переплетение жилок на осином крыле.
* * *
По вечерам Киа занималась за кухонным столом при свете керосиновой лампы, и мягкие лучи лились сквозь окна хижины, подсвечивая нижние ветви дубов. Единственный огонек средь мрака на многие мили кругом, не считая тусклого мерцания светлячков.
Старательно выписывала она каждое слово, много-много раз. Тейт говорил, что длинные слова – это просто цепочки коротких, и Киа их не боялась, вместе со словом “кот” она учила и слово “плейстоцен”. Не было в ее жизни занятия увлекательней, чем учиться читать. Только она не понимала, почему Тейт вызвался учить грамоте ее, девочку из низов, зачем он приходит сюда, дарит редкие перья. Но Киа не спрашивала – вдруг он засомневается, перестанет приходить?
Теперь наконец Киа могла подписать все драгоценные экземпляры в своей коллекции. Она справлялась в маминых энциклопедиях, кому принадлежит каждое перо, как называется каждое насекомое, моллюск или цветок, и старательно подписывала свои рисунки на бурой бумаге.
* * *
– Какое число идет за двадцатью девятью? – спросила однажды она у Тейта.
Тейт удивился. Надо же, она столько знает о приливах и белых гусях, об орлах и звездах, сколько многим не узнать за всю жизнь, а до тридцати считать не умеет. Он постарался скрыть удивление, чтобы ее не обидеть – читать по глазам она мастер.
– Тридцать, – сказал он как ни в чем не бывало. – Давай покажу тебе числа, и займемся основами арифметики. Ничего сложного, я тебе принесу учебники.
Киа читала все без разбору – рецепты на пачках кукурузной крупы, записки Тейта, сказки из книг, что с детства помнила наизусть, а делала вид, будто читает вслух. Как-то под вечер, тихонько вздохнув, взяла она с полки старую Библию, села за стол и принялась бережно перелистывать ветхие страницы; добралась и до той, где были записаны их имена. Вот и ее имя, в самом низу. А рядом – день ее рождения. Мисс Кэтрин Даниэла Кларк, 10 октября 1945. И, вернувшись в начало страницы, она прочла настоящие имена братьев и сестер:
Мастер Джереми Эндрю Кларк, 2 января 1939.
– Джереми, – произнесла она вслух. – Джоди, ни за что бы не подумала, что ты мастер Джереми!
Мисс Аманда Маргарет Кларк, 17 мая 1937.
Киа пробежала пальцами по строке, повторила имя вслух несколько раз.
Мастер Нейпир Мэрфи Кларк, 4 апреля 1936.
Киа шепнула:
– Мэрф, тебя, оказывается, звали Нейпир.
Наверху – самая старшая:
Мисс Мэри Элен Кларк, 19 сентября 1934.
Киа вновь провела пальцем по списку, и ей вспомнились лица. Возникла смутная картина: все собрались за столом, едят жаркое, передают друг другу кукурузный хлеб, пересмеиваются. Стыдно было забыть их имена, но теперь-то она их нашла и никогда уже не забудет.
Над списком детей она прочитала: Мистер Джексон Генри Кларк и мисс Жюльенна Мария Жакэ поженились 12 июня 1933 года. До сих пор Киа не знала полных имен родителей.
Она долго сидела за столом с раскрытой Библией. Вот она, ее семья.
Время скрывает от детей юность родителей. Киа никогда бы не увидела, как в начале 1930-го красавец Джейк зашел вразвалку в кафе-мороженое в Эшвилле и там приметил Марию Жакэ, гостью из Нового Орлеана, – хорошенькую, чернокудрую, с алыми губами. За молочным коктейлем он рассказал ей, что он из семьи плантаторов, после школы выучится на адвоката, а жить будет в особняке с колоннами.
Но во время Великой депрессии земля Кларков пошла с молотка, и отец забрал Джейка из школы. Семья перебралась в тесную сосновую хижину, где когда-то – на самом деле не так давно – жили рабы. Джейк работал на табачной плантации, собирал листья бок о бок с черными – мужчинами, женщинами, носившими младенцев в пестрых перевязях за спиной.
Два года спустя Джейк улизнул на рассвете из дома, ни с кем не простившись, прихватив с собой парадную одежду и фамильные драгоценности, сколько смог унести, в том числе прадедовы карманные золотые часы и бабушкино кольцо с бриллиантом. Добрался на попутках до Нового Орлеана, разыскал Марию Жакэ – она жила с семьей в роскошном доме с видом на море. Потомки коммерсанта-француза, они владели обувной фабрикой.
Джейк заложил фамильные драгоценности, стал водить ее по шикарным ресторанам со шторами красного бархата, обещал купить ей особняк с колоннами. Встав перед ней на одно колено под магнолией, он сделал ей предложение, и в 1933-м они поженились. Свадьба была скромная, все ее родные стояли рядом и угрюмо молчали.
Промотав к тому времени все деньги, Джейк согласился работать у тестя на обувной фабрике. Джейк был уверен, что тот сделает его сразу управляющим, но господин Жакэ был не так прост и настоял, чтобы Джейк начал карьеру с самого низа, рядовым рабочим. И Джейк стал вырезать подметки.
Жили они с Марией в квартирке над гаражом, обставив ее дорогой мебелью из приданого вперемешку со столами и стульями с барахолки. Джейк записался в вечернюю школу, чтобы получить аттестат, но занятия частенько прогуливал – играл в покер, а когда возвращался поздно вечером к молодой жене, от него разило виски. Спустя всего три недели учитель выгнал его из школы.
Мария умоляла его бросить пить, приналечь на работу, добиваться повышения. Но вскоре пошли дети, а Джейк пил не просыхая. С 1934-го по 1940-й у них родилось четверо, а повышение Джейк получил всего раз.
Война с Германией всех уравняла. Одетый в хаки, как все, он мог спрятать стыд, снова смотреть гордо. Но однажды ночью во Франции, в грязном окопе, кто-то крикнул, что их сержант ранен и истекает кровью в двадцати ярдах отсюда. Солдатам, еще мальчишкам, полагалось сидеть в окопе, скрываться от шальных пуль, но все мигом вскочили и кинулись на выручку раненому. Все, кроме одного.
Джейк скорчился в углу, не в силах шевельнуться от страха, но тут над самым окопом взорвался бело-желтой вспышкой снаряд, и ему раздробило осколком левую ногу. Когда вернулись солдаты с сержантом на руках, то решили, что Джейк был ранен, вместе со всеми спасая товарища. Его объявили героем. Правды никто не знал. Кроме Джейка.
