Киа кивнула. Что ж, ей всегда хотелось увидеть горы.
Чез продолжал:
– Дел у меня там на два дня, так что ехать придется с ночевкой. Переночуем в недорогой гостинице. В мотеле. Это ничего, мы же взрослые.
– А-а… – только и могла сказать Киа. И прибавила шепотом: – Ясно.
* * *
Киа никогда не путешествовала на автомобиле, и через несколько дней, когда они на Чезовом пикапе выехали из Баркли на запад, она, вцепившись обеими руками в сиденье, во все глаза смотрела в окно. Дорога вилась сквозь пальмовые рощи и заросли меч-травы, а в заднем окне синело море.
Больше часа мелькали за окнами знакомые луга и протоки. Навстречу попадались белые цапли, вспархивали болотные крапивники, и у Киа отлегло от сердца – она будто и вовсе не уезжала из дома, дом следовал за ней.
И вдруг словно по земле пролегла черта: пойменные луга кончились, впереди раскинулась пыльная равнина – перепаханная, разделенная на квадраты, испещренная заборами. Вместо лесов – вырубки с пеньками. До самого горизонта – провода, столбы. Киа, разумеется, знала, что мир не состоит из одних болот, но родной прибрежной низины никогда не покидала. Зачем люди так изуродовали землю? На подстриженных газонах торчали домики-близнецы, смахивающие на обувные коробки. В одном из дворов паслись розовые фламинго, но когда Киа в изумлении обернулась, то поняла, что они пластмассовые. А олени цементные. Даже утки и те нарисованные, на почтовых ящиках.
– Ничего себе, а? – сказал Чез.
– Что?
– Домики. В первый раз такие видишь?
– Да.
Несколько часов спустя, когда выехали на плато Пидмонт, Киа разглядела на горизонте нежно-голубые контуры Аппалачей. Еще немного, и со всех сторон их окружили горные пики, за окном плыли лесистые склоны.
На отрогах гор покоились облака, будто дремали в их объятиях, а потом, клубясь, мчались прочь. Иные скручивались тугими спиралями, стлались вдоль ущелий, точь-в-точь как туман в низинных болотах. Законы физики те же, только пейзажи другие.
Киа выросла на плоской равнине, в краю горизонтов, где солнце садится и луна встает в определенный час. Ну а здесь, в изрезанной местности, когда машина карабкалась вверх по склону, солнце катилось вдоль хребтов – то скроется за горной грядой, то покажется вновь. В горах, заметила Киа, час заката меняется с высотой.
Интересно, где дедушкины земли? – гадала она. Быть может, ее предки когда-то держали свиней в потемневшем от времени хлеву, как вон тот, на лугу у ручья. На этой земле когда-то трудилась, смеялась и плакала ее неведомая родня. Кто-то из них наверняка и сейчас живет здесь – затерянные в полях, безвестные.
Они выехали на четырехполосное шоссе, и всякий раз, когда обгоняли очередную машину, Киа крепче вцеплялась в сиденье. Чез свернул на дорогу, уходившую, будто в сказке, под облака, – она-то и привела их в город. “Клеверная развязка”, – со знанием дела заметил Чез.
На фоне гор высились огромные здания – восьми-, десятиэтажные. Словно песчаные крабы, сновали десятки машин, а народу на тротуарах было видимо-невидимо, и Киа, прижавшись лбом к стеклу, вглядывалась в лица: вдруг и ее родители здесь? Один паренек, чернявый, загорелый, был вылитый Джоди, и Киа засмотрелась на него. Ее брат, конечно, давно уже не мальчик, но Киа глядела мальчишке вслед, пока они не свернули за угол.
Чез снял им номер в мотеле на другом конце города, на Хог-Маунтин-роуд, в коричневом одноэтажном здании с неоновой гирляндой в виде пальм – надо же, и здесь пальмы!
Чез открыл дверь, и Киа вошла в комнату, на вид более-менее чистую, но пропахшую хвойным освежителем и обставленную на манер всех дешевых номеров в Америке: панели под дерево, продавленная кровать с вибромассажером, черно-белый телевизор, прикованный к столу тяжелой цепью с массивным висячим замком. Покрывало на кровати ядовито-зеленое, ковер оранжевый, с грубым ворсом. Киа невольно вспомнились уголки, где они с Чезом лежали в обнимку, – на белоснежном песке во время отлива, в лодке под луной. А здесь кровать – первое, что бросается в глаза, но комната к любви не располагает.
Киа застыла в дверях, прекрасно все понимая.
– Не ахти, – заметил Чез, кидая на стул рюкзак. И шагнул к ней. – Давно пора – так ведь, Киа? Время пришло.
Он, конечно, заранее все продумал, но и Киа была готова. Долгие месяцы тело ее жаждало близости, а после разговора о свадьбе сдался и разум. Она кивнула.
Чез не спеша подошел к ней, расстегнул блузку, а потом и лифчик, бережно развернув ее спиной. Пробежал пальцами по груди. Жаркая волна покатилась сверху вниз, к бедрам. Сквозь тонкие занавески мерцали красные и зеленые неоновые огни. Чез уложил Киа на кровать, и она закрыла глаза. До сих пор, когда они останавливались на полпути, его нетерпеливые пальцы казались ей волшебными и она отзывалась на ласки, льнула к нему, томилась. А теперь, добившись наконец согласия, он стал небрежен, думал не о ней, а о себе. Киа вскрикнула от внезапной боли.
– Все хорошо. Теперь станет лучше, – сказал Чез.
Но лучше не стало, и вскоре Чез с улыбкой привалился к ней.
Он уснул, а Киа смотрела на мигающий знак “Свободный номер”.
* * *
Спустя несколько дней, позавтракав в хижине яичницей и кукурузной кашей с ветчиной, Киа и Чез сидели за столом, Киа уютно куталась в одеяло после любви. С той первой ночи в мотеле удовольствия лишь чуточку прибавилось, всякий раз ей чего-то не хватало, но Киа и отдаленно не представляла, как завести об этом речь. Да и не знала она, что должна на самом деле чувствовать. Может, все как надо.
Чез встал из-за стола, взял Киа за подбородок, поцеловал.
– Вот что, в ближайшие дни не смогу у тебя часто бывать – Рождество на носу, кутерьма. Дел по горло, и родню в гости ждем.
Киа подняла на него взгляд:
– А я-то надеялась с тобой… что ты меня хоть на пару вечеринок возьмешь. Или хотя бы домой пригласишь на рождественский ужин.
Чез снова сел.
– Киа, я как раз собирался с тобой поговорить. Хотел тебя позвать на танцы в клуб “Элкс” и не только, но я же тебя знаю, ты стесняешься, даже по городу ходить боишься. Ты же там будешь не в своей тарелке. У тебя там ни одной знакомой души, да и идти тебе не в чем. Небось и танцевать не умеешь? Не для тебя это все, понимаешь?
Киа ответила, уставившись в пол:
– Да, все так и есть. Но вот что, пора мне понемногу вписываться в твою жизнь. Расправить крылья, ты же сам говорил. Надо и приодеться, и с кем-то из друзей твоих познакомиться. – Киа вскинула голову. – И танцевать ты меня научишь.
– Научу, конечно. Но у нас с тобой тут целый мир. Мне нравится, когда мы здесь вдвоем, только ты и я. И, между нами говоря, эти танцульки дурацкие у меня уже в печенках сидят. Из года в год одно и то же. Школьный спортзал. Молодежь, старичье, все вместе. Одна и та же музыка тупая. Хочется новизны. Знаешь ведь, когда мы поженимся, то не будем на эти глупости время тратить, так зачем сейчас тебя втягивать? Не вижу смысла, понимаешь?
