Для выхода из дома необходима прочная обувь: прохладно и сыро. Нужны сапоги или ботинки.
Ботинки со шнуровкой – в основном деталь мужского туалета.
Дамы чаше носили ботинки на пуговках. На Мэри Сазерлэнд от спешки оказываются «разные ботинки; на одном носок был узорчатый, на другом – совсем гладкий. Далее, один ботинок был застегнут только на две нижние пуговицы из пяти, другой – на первую, третью и пятую пуговицы. Когда молодая девушка, в общем аккуратно одетая, выходит из дому в разных, застегнутых не на все пуговицы ботинках, то не требуется особой проницательности, чтобы сказать, что она очень спешила»
[419].
Первые резиновые калоши придумал американец Чарльз Гудрич в 1824 году. После изобретения вулканизации резины – тоже американцем Чарльзом Гудьиром вулканизированного каучука американские компании быстро наладили массовое производство верхней обуви.
Галоши в Британии использовали в основном представители среднего класса. Для низшего класса они и дороги, и меньше нужны. Аристократам галоши мешали бы заниматься спортом, сапоги лучше.
Зонтик известен с глубокой древности; первоначально он служил для защиты от солнца. Как укрытие от дождя зонт впервые применил английский предприниматель Джонас Хенвей (1712–1786) в 1750 году. Зонтик стал такой же частью мужского туалета, как штаны. Но исключительно у аристократии и среднего класса. В эпоху Ватсона и Холмса человек, несущий под мышкой зонтик, сразу определялся, как джентльмен.
В Соединенном Королевстве не было никакой особой «народной» одежды. В России дама из образованных слоев никак не могла носить сарафан, а дворянин или интеллигент – армяка. Сюртук же и панталоны никак не мог бы одеть мужик.
Одежда низших классов Британии – попросту более скверная одежда. Они сшита из более скверной ткани… Никакой касторовой ткани, конечно же! Она проще. Никаких регланов, норфолкских жилетов. Никаких кальсон, просто вторые штаны сверху. У дам – никаких панталон и рейтузов, несколько юбок. Чулки или носки, а не гольфы.
Наконец, одежда низов менялась и обновлялась намного реже – соответственно, люди низшего класса ходили в старом, зашитом, заплатанном и заштопанном. А порой и просто в рванине. Причудливые лохмотья уличных мальчишек часто вызывали желание нарисовать их у художников. Но своих детей они бы так, конечно, не одели бы.
В 1901 году люди, имевшие постоянную работу, покупали одежду в дешевых магазинах новой. Те, кто имел не постоянную работу, донашивали свое или чужое старье. Старьевщик – очень почтенная профессия. В семьях низшего класса младших одевали в обноски от старших. Матери сами перешивали одежду старших детей или свою собственную. Очень распространена была перелицовка: сносив вещь, например пальто, с лицевой стороны, переворачивали на изнаночную и сшивали заново либо на дочерей, либо на сыновей.
О еде как таковой
В традиционной культуре всех народов еде уделяется исключительное внимание. Все народные герои, воплощения народного здравого смысла и отношения к жизни, демонстрируют невероятную прожорливость. Петрушка в народных сказках съедает то целого жареного быка, то всю кашу на обед крестьянской семьи – то есть человекам тридцати. Немецкий аналог Петрушки, Ганс Вурст (что и значит в переводе «колбаса»), тоже сжирает целые кладовки колбасы и копченостей, а потом всячески демонстрирует сытость: рыгает, пукает, похлопывает себя по животу, валится на спину отсыпаться и так далее. Неказистый юмор? Но такой же юмор и у всех остальных народов мира.
Русский «вурст» налегает не на колбасу, а на кашу и щи, японский – на рис и рыбу, мексиканский – на кукурузу, но право же все это – частности. Главное – народный герой, воплощение отношения народа к жизни, беспрерывно и жадно жрет. Жрет до отвращения много, по-хамски; жрет вопиюще некультурно; жрет до рвоты, до поноса, до тупого оцепенения.
В народных сказках, стишках, потешках тоже невероятно много внимания уделяется еде. Детей словно уверяют что развлекаться – это есть что-то вкусное. Хорошая жизнь – это когда есть ватрушки, пироги, шанежки, зразы, сочни, пироги с рыбой, вареньем, яблоками, рисом-мясом, сливами, грибами… Впрочем, я кажется, увлекся.
Даже для самых маленьких подчеркивается: «каша сладенька» – причем наряду с «бабушка добренька», то есть с самыми важными для малыша фактами.
Откуда такой культ еды?!
Ответ будет не очень веселым – он от того, что еды вообще-то всегда не хватает. То есть какая-то еда обычно есть, жить можно, но, во-первых, всегда-то еды в самый-самый притык, еле-еле.
У всех народов есть меры объема, показывающие, сколько вообще хлеба нужно человеку на месяц или на год. Русская четверть – порядка 180 кило зерна. Японское коку— примерно 160 кило риса. Прямо скажем, нормы не особенно богатые. С такой нормы трудно лопнуть, как Ганс Вурст. Если это – средняя норма потребления, то кому-то обязательно не хватит.
В самые благополучные времена приятное застолье упитанных людей всегда оттенял кто-то, глотавший голодную слюну. В Англии XVI–XVII веков кучка сытых окружена морем полуголодных – впрочем, как и во всех других землях.
Во-вторых, в историческом прошлом всегда за сытыми годами следовали голодные. Неизбежно наступал год или же несколько лет, когда еды не хватало уже для многих.
Во время войн, осад, катастрофических неурожаев наступал момент, когда даже верхи общества жестоко страдали от голода. Не от того, что называем голодом мы, зажравшиеся потомки. Не то, что мы испытываем, заблудившись в лесу или утопив хлеб и консервы в походе. Наступал момент, когда и вчера нечего было положить в рот, и сегодня нечего, и завтра тоже будет нечего. И послезавтра так же будет бурчать в животе, и так же придется, вставая, придерживаться рукой за стенку. А что самое ужасное, с той же надеждой будут смотреть на тебя твои дети огромными ввалившимися глазами.
«Еще не мужчина тот, кто не испытал войны, любви и голода» – этой французской поговорке примерно 400 лет. Франция была самой богатой, самой культурной (и самой сытой) страной тогдашнего мира. Поговорка эта создана дворянами – явно не самыми обездоленными людьми.
Но как раз в этой богатой и сытой стране вошло в обычай поедать лягушек и варить суп из улиток – уж наверное не от обилия пищи. Каждые несколько лет дворянин получал возможность пройти свое испытание голодом. Голодом, от которого шатает ветром сильного человека. Голод служил таким же испытанием личных качеств человека, такой же проверкой душевной зрелости, как сильная любовь к женщине, как поведение в атаках и под огнем.
Верхи всякого общества были относительно сыты, в сравнении с простолюдинами. Они просто до неприличия демонстрировали свою относительную, в сравнении с низами, сытость. Во все времена, у всех народов. Взгляните на коллективные портреты византийских царедворцев. Все они подпоясаны «под груди», как говорили крестьяне на Руси, чтобы выпирал сытый живот. Сразу видно – люди богатые, сытые.
