Лорд Кларендон
Аристократия, средний класс и низший класс
Какой остроты могли достигать сословные противоречия в XIX веке, говорит хотя бы дело Констанции Кент (1844–1944), убившей своего сводного брата. Семья принадлежала к верхнему низшему классу. Отец Констанции, чиновник форин-офиса, аналога министерства иностранных дел, второй раз женился и перенес все внимание на детей от второго брака… Дочь от первого брака вынести этого оказалась не в силах.
В ночь с 29 на 30 июня 1860 года 4-летнего Фрэнсиса Сэвилла Кента нашли в подвале туалета, возле особняка, – английском варианте деревянной будочки. Труп ребенка, одетый в ночную рубашку и завернутый в одеяло, был ранен в руки, грудь и горло. Тело было почти обезглавлено. Первоначально была арестована няня мальчика, Элизабет, но вскоре инспектор Джек Уичер из Скотланд-Ярда арестовал 16-летнюю сводную сестру мальчика, Констанцию. Позже именно она оказалась виновницей убийства, но в 1860 году девицу пришлось освободить без суда: общественность яростно протестовала против того, чтобы детектив, выходец из низшего класса, выдвигал обвинения против молодой леди из высшего света, да еще и арестовывал ее. Преступницу освободили.
Позже ее все-таки пришлось арестовать. Констанция Кент была признана виновной присяжными и приговорена к смертной казни, замененной на пожизненное заключение благодаря ее юному возрасту. Она провела 20 лет в заключении и была освобождена в 1885 году в возрасте 41 года. После этого она эмигрировала в Австралию и умерла в возрасте 100 лет.
Аристократия и средний класс
Всегда верхи общества задают некую планку, предлагают образцы «правильной» жизни всему остальному народу.
В Англии аристократия веками задавала образцы поведения, мировоззрения, массовой психологии. До промышленной революции между дворянами и простолюдинами лежала пропасть. С конца XVIII века начал стремительно расти средний класс.
Его верхушка прилагала просто титанические усилия, чтобы войти в дворянство. Благо, «джентльменом является тот, у кого достаточно средств, чтобы быть джентльменом». Но и самые широкие слои среднего класса изо всех сил подражали аристократии.
Низший класс просто физически не мог подражать аристократии, но во второй половине XIX века 25 процентов населения копировали многие черты жизни высшего класса. Жизнь в загородных домах, раздельная жизнь родителей и детей, моды и привычки дворян стали частью образа жизни значительной части народа Великобритании.
Аристократия, владельцы не только богатств, но и земель, стали образцом поведения и законодателями образа жизни для буржуазии.
Джон Голсуорси (1867–1933) происходил из буржуазной семьи. Но в его «Саге о Форсайтах»
[125] буржуазное семейство выведено почти сатирически – особенно в первых романах цикла. А в «Конце главы»
[126] аристократы Череллы – необыкновенно милы.
У большинства англичан эпохи Ватсона и Холмса не было даже тени сомнения в том, что образцом достойного человека является в первую очередь джентльмен, то есть человек, наследственно располагающий некоторым пассивным доходом. Не случайно треть рассказов и повестей о Шерлоке Холмсе посвящены событиям в среде верхнего класса. Тридцать три процента текстов – двум процентам населения Великобритании. Верхнему классу – самое пристальное внимание.
Культ любителя
Яркое проявление английского отношения к общественному идеалу дает классический культ любителя. Англичане убеждены – всякий любитель лучше профессионала! Ведь кто такой профессионал? Человек, вынужденный сам зарабатывать себе на жизнь, – одно это говорит о невысоком положении в обществе.
А любитель – это джентльмен, у которого появилось такое «хобби». Джентльмен не должен зарабатывать на хлеб, об этом позаботились его предки. Но он занят чем-то для себя, для собственного удовольствия. Само собой разумеется, джентльмен на сто голов выше всякого выскочки.
При этом «наши сыщики-профессионалы, может быть, не всегда быстро шевелят мозгами, но в храбрости им нельзя отказать. Грегсон поднимался по ступенькам, чтобы арестовать этого матерого преступника, столь же деловито и спокойно, как если бы шел по парадной лестнице Скотленд-Ярда. Пинкертоновский агент попытался было обогнать его, но Грегсон весьма решительно оттеснил его назад. Лондонские опасности – привилегия лондонской полиции»
[127].
В том же рассказе действует сеньора Лукка: высокая красивая женщина.
Тем не менее: «Так вот, миссис Лукка, – сказал прозаичный Грегсон, положив руку на локоть синьоры так же бесстрастно, как если бы она была хулиганом из Ноттинг-Хилла. – Пока мне еще не совсем ясно, кто вы такая и зачем вы здесь, но из того, что вы сказали, мне вполне ясно, что вами заинтересуются в Скотленд-Ярде».
Но любитель, Шерлок Холмс, куда круче! Он ничуть не менее храбр, вынослив и силен, а главное – Шерлок Холмс сразу понимает то, что не в силах постигнуть куриный умишко специалиста. Шерлок Холмс может даже подарить свое открытие Лестрейду или другому сыщику – раскрытие очередного преступления. Ему не жалко, он уже получил удовольствие, применив дедуктивный метод.
«Я оставил Баркера завершить все формальности, – объяснил Холмс. – Раньше вы Баркера не встречали, Ватсон. Это мой ненавистный соперник на Суррейском берегу. Когда вы упомянули про высокого брюнета, мне уже не составило труда довершить картину. У него на счету несколько удачных расследований, верно, инспектор?
– Да, он не раз вмешивался в наши дела, – сдержанно отозвался инспектор.
– Не отрицаю, его методы, как и мои, не регулируются законом. И порой, знаете ли, это очень выручает. Вам, например, с вашим непременным предупреждением: "Все, что бы вы ни сказали, может быть использовано против вас", – ни за что не удалось бы фактически вырвать у этого мерзавца признание.
– Быть может, и так, но мы все равно добиваемся своего, мистер Холмс. Не думайте, что мы не составили собственного мнения об этом деле и не смогли бы выйти на преступника. Вы уж извините, что мы чувствуем себя задетыми, когда вы с вашими запретными для нас методами вырываетесь вперед и лишаете нас всех лавров!
– На этот раз ничего подобного не произойдет, Маккиннон. Обещаю вам, что с этой минуты я буду держаться в тени, а Баркер делал лишь то, что я ему говорил.
Инспектор заметно повеселел.
– Это очень благородно с вашей стороны, мистер Холмс. Для вас похвала или осуждение мало что значат, а мы ведь совсем в другом положении, особенно когда нам начинают задавать вопросы газетчики.
– Совершенно справедливо. Но задавать вопросы они наверняка будут, и вам не мешает иметь наготове ответы. Что вы скажете, например, если какой-нибудь смышленый и расторопный репортер спросит, какие именно улики вызвали у вас подозрение и, в конце концов, дали возможность установить изобличающие его факты?»
[128]
