Торжество частной жизни и культ материального несут с собой отсутствие особой крылатости мысли, духа, воображения.
Англичанин – невероятный практик и реалист. Он борется за само по себе физическое существование. Есть баранья нога с картошкой в котелке? И хорошо. Есть крыша над головой? Есть трезвый расчет, что так будет и дальше? Вот хорошо, вот и достаточно.
Религиозный экстаз? А зачем вообще вникать в тонкости вероучения? О них можно, если захочется, спросить у священника. Но стоит ли? Зачем отрывать от дела занятого человека?
Познание чего-то, не имеющего к тебе отношения? Это вообще зачем? Хобби есть хобби, но зачем учить иностранный язык, которым не будешь пользоваться для дела? Зачем изучать историю или ездить в археологические экспедиции в свой отпуск?
Все интеллектуальное вне работы и повседневной жизни проходит именно по категории хобби… Собирать белые камушки с гор Шотландии ничуть не хуже, чем знать латынь и читать в подлиннике Цицерона. Читать и много знать об Атлантиде ничуть не лучше, чем коллекционировать порнографические открытки.
Показывая высокий статус своего лирического героя, Высоцкий пел: «Могу одновременно грызть стаканы // И Шиллера читать без словаря». У нас читать Шиллера повышает статус человека. В Англии – ничуть не повышает. Вот если чтением Шиллера он заработает на новый дом в более престижном районе…
Известный диссидент Буковский перестал заниматься наукой в том числе и поэтому… В СССР наука сама по себе была делом статусным! Сам по себе ученый уже вызывал уважение. В Англии ты можешь заниматься наукой, а можешь торговать кастрюльками. Одни ничем не лучше и не хуже другого. Важно не занятие, важно на нем заработать.
От культа частной жизни происходит и великая терпимость англичанина. Каждый волен жить, как считает нужным. Мало ли какие у кого правила в его частной жизни. Не осуждай, вообще не суди, даже не слишком вникай в чужую жизнь. Сложилось у тебя о ком-то какое-то мнение? Ну и живи с ним как знаешь. Высказывать это мнение – уже на грани вторжения в чужую частную жизнь. Антиобщественный поступок.
Вообще высказываться о чем-то слишком прямолинейно – не стоит. Если занесет в Британию – понаблюдайте, как говорят между собой англичане… Сдержанно, спокойно, как бы почти безразлично. Не надо «напрягать» собеседника спором или возражением. «Человек своего закона» и так все поймет… А остальным не обязательно.
Англичане потрясающе умеют держать лицо. Это очень закрытые люди, внешне всегда приветливые и дружелюбные. Даже если ты делаешь нечто странное с точки зрения англичан, они тебе не покажут своего отношения. Россияне часто ошибаются, думая – все в порядке. А все вовсе даже не в порядке, вам просто не сказали об этом.
Россиянам такая манера вести себя и говорить часто кажется лицемерной. С лицемерием и ханжеством в Англии все хорошо – намного лучше, чем в России. Но вызвано это не попыткой обмануть или расположить к себе, а суровой установкой – не вторгаться, куда не положено, оставаться приятным для собеседника.
Самих себя англичане сравнивают с одинокими деревьями. Такие деревья, если выживают, становятся могучими и красивыми. Если…
Жесткая верхняя губа – такой же стереотип, как одинокие деревья. Важнейший компонент национального самоопределения. Не надо проявлять эмоций – этим ты вторгаешься в частную жизнь. Пусть верхняя губа как можно реже расплывается в улыбке.
Общество одиноких
Англичанин веками привыкал не только к тому, чтобы не лезть в чужую жизнь, но и не лезть в душу другого. И в свою тоже не впускать.
Очень точно сказал настоятель лондонского собора Святого Павла, великолепный английский поэт Джон Донн (1572–1631): физически вы можете и не быть на необитаемом острове, но вы живете на нем по своему ощущению.
Густонаселенная Англия – необитаемый остров для отдельного англичанина. В Англии друг – это то, что мы бы обозначили как приятеля или даже знакомого. Люди встречаются, общаются… Вместе попыхивают трубочками у камина… Обсуждают хобби (это самое важное), какие-то новости, беседуют о пустяках. В России люди доходят до рукопашной выясняя, хороший или плохой Петр Первый. В Англии разговоры об истории и культуре – скажем, убил ли Ричард племянников, или прав ли был Генрих VIII в истории с Анной Болейн, могут идти только в жанре спокойной беседы, а не ожесточенного спора.
Разговоры «на психологию» тем более не поощряются. Возникли вопросы и проблемы? В старину шли к священнику, теперь идут к психоаналитику. Не принято «грузить» своими переживаниями никого, даже близких по крови. Даже жену, родителей и детей.
Англичанин внутренне одинок, потому что его внутренняя жизнь – только его частное дело. Его, а не отца, не брата, не жены, не друга, не сына.
До какой степени может быть одинок англичанин, доказывает странная и страшная история блистательного политического деятеля XVIII века, Филиппа Дормер Стэнхоупа, 4-го графа Честерфилд (1694–1773).
Не будем останавливаться на блистательной карьере почтеннейшего графа Честерфилда. Личный друг, а бывало что и враг, королей, в разные периоды жизни он был министром, государственным секретарем, а должность дипломата полагал почетной ссылкой. С 16 лет он выступал с блестящими речами в парламенте и с памфлетами.
Граф Честерфилд замирил Ирландию, бешено боролся с государственной коррупцией. Его врагом стал самый могущественный человек в британской политической жизни 1720-х и 1730-х годов – Роберт Уолпол (1678–1745). Этот термин еще не существовал, и Уолпола называют порой «фактическим премьер-министром». Этого человека всю жизнь обвиняли в протекционизме и взяточничестве, одно время даже держали в Тауэре. Честерфилд бился с ним, как лев, хотя кто был прав – до сих пор не совсем ясно.
Он дружил с величайшими писателями Англии, в том числе со Свифтом и Филдингом, защищал свободу писать памфлеты и ставить пьесы, основал журнал «Здравый смысл»…
Но бессмертным это имя сделали «Письма к сыну»
[130].
Сын – это реальнейшее лицо, и письма были написаны именно ему, не литературному персонажу. Сын, также Филипп Стэнхоуп (Стэнхоуп-второй, 1732–1768), родился в Гааге.
Сын родился от Элизабет дю Буше – французской гувернантки в доме богатого голландского коммерсанта, вдовца, отца двух детей. Была Элизабет на 15 лет моложе Честерфилда и на 15 сантиметров выше: ему нравились такие женщины, выше его самого. Бывая в доме хозяина Элизабет, граф Честерфилд заключил с ним пари – как быстро соблазнит гувернантку.
Когда Элизабет забеременела, хозяин ее немедленно уволил. Родители прокляли. После рождения сына граф Честерфилд дал ему родовое имя Филипп и увез в Лондон обоих – сына и мать.
Элизабет и сына он поселил в лондонском предместье. В библиотеке своего дома над камином Честерфилд повесил портрет Элизабет. Портрет не сохранился, дат жизни этой женщины нет. Неизвестно даже, где и когда она окончила свои дни, пережила ли графа Честерфилда и их общего сына.
