«По берегам Боскомского пруда растет густой лес, близко подступающий к воде; их разделяет лишь узкая полоса травы и осоки…Над лесом, обрамлявшим пруд на дальнем берегу, возвышались красные остроконечные крыши бельведеров – там находилась усадьба богатого землевладельца. Со стороны фермы лес был густым, между ним и прибрежными водорослями тянулась поросшая травой полоса мокрой земли шириной в двадцать шагов»
[15].
То есть весь лес – узкая полоса деревьев между прудом и усадьбой.
Да и сам Боскомский пруд не вызывает ощущения грандиозного. Он «представляет собой небольшое озерцо, образовавшееся в результате разлива речки, протекающей через Боскомскую долину… Боскомский пруд, представляющий собой окаймленную осокой и камышами водную гладь шириной ярдов в пятьдесят, расположен на границе между фермой Хезерли и частным парком богатого мистера Тернера»
[16].
На Украине такие пруды называют копанками.
Дикие пространства Британии
В России культурные ландшафты, поля и луга, окружают дикие пространства – в первую очередь, леса. В Англии вся пригодная для этого земля давно превращена в культурные ландшафты. Лесов нет. И никакой культурной традиции гулять в лесу, путешествовать по лесу, жить в лесу – тоже нет. Британцы, похоже, даже не совсем представляют себе, что такое вообще лес.
У Уэллса после гибели современной цивилизации на заброшенные города не наступает лес. Действие «Машины времени»
[17] происходит в таком парковом, открытом пространстве, привычном для англичанина. Цивилизация окончилась, некому поддерживать культурный ландшафт – но никаких лесов! Видимо, другого англичанин XIX–XX веков просто не в силах себе представить – без таких парковых ландшафтов это будет уже не Англия. После гибели человечества герой того же путешествия во времени оказывается на морском берегу. Машина времени не перемещается, берег моря сам приходит туда, где разворачивается все более мрачная картина гибели всего живого. Ведь для англичанина дикий ландшафт – это морской берег или горы. Вот море и приходит на смену культурному ландшафту.
Писатель часто не выдерживает соблазна перенести опасные или жуткие события в места малонаселенные, глухие, дикие… Что делает вовсе не только Г. Уэллс. Увести героев повествования в лес? В истории Робин Гуда или героев «Черной Стрелы» Стивенсона – почему нет. Но «Черная Стрела» – это повесть про события Войны роз. Если пишется не исторический роман про Средние века, уводить в лес невозможно – некуда.
Уэллс не единственный использует берега моря для описания дикого места. «Дом на дюнах» Стивенсона стоит на уединенном побережье. У Войнич и Коллинза берега моря тоже дики, ненаселенны, опасны.
Другой вариант – увести читателя в горы. Действие «Собаки Баскервилей» разворачивается там, где «уютные домики и поля остались далеко внизу»
[18].
Но и там не леса, там пустоши и болота. У Хэрриота открытые горные склоны Йоркшира, «нагромождения куполов и пиков», где «с востока нависала темная громада горы, безлесная, суровая», названы одним «из самых диких пейзажей в Англии»
[19]. Они и открытые потому, что леса на них давно вырубили.
Или вот: «Вокруг на много миль тянутся поросшие кустарником пустоши, совершенно необитаемые, если не считать цыган, которые время от времени забредают сюда»
[20]. Пустоши… Места, где леса вырублены, а земля бедная, для сельского хозяйства непригодная. Это и есть дикие пространства.
Сельскохозяйственные ландшафты и парки
Культурный ландшафт в Англии – это парк. Парков очень много, даже в больших городах. Эти парки хорошо организованы, уютны и приятны для прогулок.
Английский парк называют еще иррегулярным и ландшафтным, в отличие от регулярных французских парков. Сложилась эта традиция, отталкиваясь от традиции итальянских парков с их искусственными водопадами и гротами, и от французских с их ровными дорожками, подстриженными кустами и «античными» статуями.
Регулярный французский парк выражал идею торжества человека над природой, подчеркивал абсолютный контроль над всем естественным.
Создатель английской парковой традиции Уильям Кент (1684–1748) учился у итальянца Андреа Палладио. Он сам называл себя его учеником, а его последователи называли себя палладианцами. Но нет ничего дальше от континентальных парков, чем английские!
Английская традиция вырастает из того, что в имениях английской аристократии участки естественной среды все больше окультуривались. Аристократы любили природу родной страны, хотели проводить время на свежем воздухе и как можно больше двигаться. Но хотели, чтобы природная среда была уютной, «прирученной».
Проживая в доме графа Берлингтона на Пикадилли, Уильям Кент начал с того, что избавил от правильных геометрических форм самый грандиозный регулярный парк Англии – Стоу (в Бекингемшире). Регулярный парк был переосмыслен как естественное продолжение, идеализация окружающего пейзажа. Английский парк – это та природа, которую хотели видеть вокруг себя богатые и образованные.
Что чарует в английских скверах и парках – традиция ходить по газонам и огромные старые деревья. Колоссальные дубы, вязы и платаны очень красивы. Одиноко стоящие, раскидистые, они бросают во все стороны одинаково роскошные ветки.
Огромные старые деревья – поистине национальная философия. Мы любуемся лесом – своего рода коллективом деревьев. Вероятно, мы подсознательно и самих себя чувствуем такими деревьями – частью леса.
Англичанам больше нравятся такие вот отдельные деревья. Они ассоциируют себя именно с могучими одинокими деревьями. «Если одинокое дерево вырастает – оно вырастает сильным», – говорят они.
По существу, вся Англия – это колоссальный парк. Империя сделала сельское хозяйство необязательным: все необходимое в Англию можно привезти. Сначала резко сократилась площадь полей. Потом и луга превратились в нечто, скорее напоминающее парки с редко стоящими деревьями. Везде видна рука человека. Все улучшенное, усовершенствованное, окультуренное. Сельскохозяйственная Англия задолго до Холмса и Ватсона – не парк, конечно, но тоже искусственно поддерживаемый ландшафт. «Разгороженные пышные луга, на которых рыжие коровы пощипывали сочную траву, свидетельствовали о том, что климат в этих местах, при всей влажности воздуха, значительно лучше, чем на востоке»
[21].
