Вроде бы спина уже заживала, когда появились боли в сердце, и рядовой все-таки умер. Полковой врач признал смерть никак не связанной с поркой, но однополчане Уайта в этом «почему-то» усомнились… Предусмотрительный полковник тоже «почему-то» отобрал у солдат боевые патроны. Священник отказался хоронить солдата без вскрытия… Неужели тоже усомнился в причинах смерти?!
После же вскрытия был суд, и присяжные заседатели постановили:
«Вынося этот вердикт, суд не может удержаться от выражения своего ужаса и отвращения к тому, что в стране существуют законы или правила, допускающие применение к британским солдатам возмутительного наказания в виде порки; жюри умоляет каждого человека в этом королевстве не пожалеть сил на то, чтобы написать и отправить в законодательные органы петиции с требованием, в самой настоятельной форме, отмены любых законов, порядков и правил, которые допускают, что позорная практика порки остается пятном на человечестве и на добром имени народа этой страны».
Мнение присяжных опубликовала «Таймс». Пошел вал писем. Петиция, требующая отмены порки, поступила в палату лордов, которая 14 августа 1846 года обязала правительство серьезно обсудить этот вопрос. По совету военного министра герцога Веллингтона, максимальное количество плетей было уменьшено до пятидесяти.
О-о-о-о!!! Каков, однако, гуманизм… Применить к герцогу Веллингтону те же методы вразумления? Может и не подействовать: герцог учился в закрытой школе. Даже в Англии подростков пороли розгами, а не кошками, но необходимый опыт Веллингтон все же имел. Действительно: если секут герцога… Вы понимаете??!?!? ГЕРЦОГА!!!! То не жалеть же вонючих мужиков?!!?!?
Вот уже самый конец XIX века: один из расспрошенных Джеком Лондоном англичан, бывший военный моряк, рассказывает, как офицер изволил находиться в скверном расположении духа и мерзко обозвал мать рассказчика. Тот ударил офицера и в отчаянии бросился вместе с ним в море: надеялся утонуть вместе с офицером, чтобы все и кончилось. Обоих спасли. Моряка уволили без пенсии и выходного пособия, дали 50 плетей
[241]
В 1904 году, уже после выхода книги Джека Лондона, вспыхнула публичная полемика между драматургом Джорджем Бернардом Шоу и вице-адмиралом Пенроузом Фитцджеральдом. Шоу считал, что пороть матросов на флоте не нужно.
Героический строитель империи закидал Шоу цитатами из «Притчей» Соломона. На это Шоу ответил, что как следует изучил биографию мудреца и выяснил: к концу жизни сам Соломон впал в идолопоклонство, а его хорошо выпоротый сын так и не смог сохранить отцовские земли. По мнению Бернарда Шоу, пример Соломона – лучший аргумент против телесных наказаний.
Пересмотрел ли адмирал свои семейные и служебные традиции, история умалчивает.
Сколько было рабочих?
Промышленный переворот XVIII века создал многомиллионный рабочий класс.
В 1800 году в Великобритании жило порядка двух миллионов рабочих. В 1850-м – порядка четырех миллионов, то есть почти половина работоспособных англичан и шотландцев.
Такое соотношение оказалось чрезвычайно стабильным.
В 1867 году, когда Ватсон и Холмс были подростками, в Англии и Уэльсе жило больше 50 тысяч семей высшего класса с доходом больше 1000 фунтов стерлингов в год, порядка двух миллионов семей среднего класса, с доходом от 100 до 1000 фунтов год. Низший класс с доходами меньше 100 фунтов в год исследователь того времени Бакстер поделил на квалифицированных рабочих (1123000 человек), полуквалифицированных рабочих (3891000) и сельскохозяйственных и неквалифицированных рабочих (2843000). Итак, 80 процентов британских семей – рабочие семьи?
Конечно, в действительности многие семьи с низким доходом вовсе не обязательно работают на производстве. Реально на производстве и в строительстве в Великобритании в 1860-1880-е годы работало порядка все тех же 50 процентов всего работоспособного населения. В 1900–1913 годах рабочих порядка 8 миллионов, то есть те же 50 процентов работоспособного населения.
Всю жизнь Ватсона и Холмса окружены морем рабочего люда. Правда, на их глазах положение рабочих продолжало меняться.
Мир пролетариата: недавнее прошлое
Весь XVIII век машины пока очень просты, даже примитивны. Нужна кучка техников, которые ремонтируют машины; организаторов, которые устраивают процесс производства; надзирателей, которые следят за основной массой рабочих и не дают им портить машины, оборудование, сырье и продукцию. Но этих – именно что кучка.
Основная масса рабочих может не иметь никакого образования, подготовки и квалификации. Рабочий в месяц получает не больше двух фунтов, и эту зарплату запрещено повышать.
В 1820-е годы стоимость машины в прядильной промышленности может превышать 100 фунтов. Стоимость продукции, которая производится на этой машине за год, составляет до 700 фунтов. Получается, что стоимость работника намного ниже, чем стоимость средств производства и продукции.
При этом рабочей силы – избыток. Никакого трудового законодательства нет. Законодательство, враждебное всем неимущим и малоимущим, действует. Работник не представляет вообще никакой реальной ценности.
Естественно, нет никаких определенных законодателем отпусков, декретных отпусков, оплаты лечения или компенсаций за потерю здоровья. Нет никаких письменных договоров с работником. То есть они могут быть – но на усмотрение фабриканта… Как он хочет.
Рынок труда? Но уходить с территории своего прихода запрещено всем, кто имеет доход меньше двух фунтов в месяц. Платить больше официально запрещено. Попытка уйти с фабрики – преступление. Тех, кто бежал, ловили и заковывали в цепи. Они носили свои цепи даже во время работы, в них и спали. До смерти.
Девушек-текстильщиц пороли за плохое поведение и за дерзость. Их заковывали в цепи, если подозревали в намерении бежать.
Рабочий день длился по 14–15 часов с перерывами на обед (час), завтрак и ужин (по полчаса). Работали шесть дней в неделю. Иногда рабочих кормили в специальных столовых. Как кормили, показывает такой факт: иногда они отнимали корм у хозяйских свиней.
Фактически рабочий прикреплен к месту проживания, он полностью зависит от того, возьмут ли его на работу именно здесь. Никакого рынка труда нет в помине.
В случае, если рабочему оторвет кисть руки, если он отравится красителями, состарится или просто тяжело заболеет, – все зависит от доброты и личного отношения к этому рабочему фабриканта.
Никаких общественных систем поддержки утративших трудоспособность тоже не существует. Церковный приход может дать бедняку пособие… Но с тем же успехом может и не давать. Если в приходе неимущих один или два на сотню прихожан, им можно позавидовать. Но если бедняков слишком много – увы.
У марксистов всегда получалось так, что все фабриканты – это мерзавцы и садисты, просто по своей гадостной природе. Разумеется, и богатые джентльмены, и управленцы на фабриках в большинстве своем были самыми обычными людьми – многие из них хорошими, и даже очень хорошими. Но давать рабочим «слишком много» означало проиграть конкуренцию.
