Китченер застонал и закрыл лицо ладонью, увидев французский флаг над крепостью. Капитан Маршан заявил Китченеру, что его правительство поручило занять область Бахр-эль-Газаль и страну шеллуков. Китченер ответил, что не может признать французской оккупации долины Нила; с его прибытием власть в Фашоде перешла к правительству Египта.
Маршан заявил, что не покинет Фашоду без приказа своего правительства. Китченер вручил ему ноту протеста. Сто двадцать или 150 сенегальцев и восемь французов явно не смогли бы справиться с артиллерией англичан. Но любой военный конфликт означал бы начало серьезной англо-французской войны.
Третьего ноября 1898 года французское правительство велело Маршану вывести свой отряд из Фашоды через Эфиопию. И Маршан, и Китченер явно вздохнули с облегчением… А до этого мир висел на волоске от новой большой войны…
Франция готова была наступить на хвост владычице морей в союзе с Германской империей. Не без труда британским дипломатам удалось добиться нейтралитета Берлина… Стоит удивляться политической близорукости кайзера и его правительства, упустивших великолепный шанс окоротить аппетиты Британии. Ведь в вероятной войне Франция выступила бы в союзе с Германией и Российской империей. Россия была готова решительно поддержать Францию, имея свои интересы: нестабильное положение в Турции, восстания единоверных армян позволили бы Петербургу провести давно желанный захват Босфора.
Но Франция отступилась. Соглашением, подписанным 21 марта 1899 года, Франция официально признала исключительные права Великобритании на долину Нила, а Великобритания признала права Франции на все западные области Судана. Этот договор явился первым шагом на пути к заключению англо-французского соглашения 1904 года о разделе сфер влияния в Африке.
Так как же Холмс?!
Обо всех этих событиях в «Шерлоке Холмсе» нет ни малейшего упоминания. Разве что о портрете генерала Гордона в комнате Ватсона. Битва при Омдурмане косвенно упоминается в повести «Отравленный пояс», и все. Но каждый британец не мог не знать того, о чем Дойль не писал.
В 1891–1893 годах в Судане правил халиф. Пусть это был всего лишь обовшивленный суданский работорговец из племени таиша, но именно так он себя называл.
Если Холмс встречался с ним, то или как тайный агент Британской империи, или как некий частный путешественник… Во втором случае он никак не мог ехать под своим настоящим именем: европейца убили бы сразу после вступления в Судан. Значит, Холмс и тут выдавал себя за мусульманина, скорее всего за араба – негром-то он никак не был.
Томас Эдвард Лоуренс, более известный как Лоуренс Аравийский (1888–1935) носил одежду араба и говорил по-арабски без акцента. Часто он выдавал себя за араба… Но верили ли ему – вопрос не однозначный. Если Холмс путешествовал под видом араба, его жизнь зависела бы от малейшего прокола.
Оговорим важный вопрос…
Если читатель был внимателен, он заметил: автора этих строк невозможно заподозрить в избытке симпатии к Британии. Но глупо не замечать: строя свою империю, англичане становились носителями и более современной, и более гуманной жизни. Они несли цивилизацию на периферию тогдашнего мира – в Индию и Африку уж точно. Это не самая лучшая версия европейской цивилизации? Уж какая есть, у туземцев и этого не было. Британия несла в свои колонии железные дороги и запрещение работорговли, борьбу с малярией и промышленные производства. Силой оружия? Да. В своих интересах? Несомненно. Но что несла, то несла.
В СССР полагалось считать, что туземцы были хорошие, а колонизаторы плохие. Не будем идеализировать британцев – даже генерала Чарльза Гордона. Но если не выдумывать – британцы были и гуманнее, и честнее, и приличнее туземцев. Они захватили Судан? Но это говорит только о том, что они были сильнее. Сила сама по себе не говорит о нравственности ни британцев, ни суданцев.
Если уж о нравственности… Если бы махдисты могли, они бы с удовольствием захватили Англию. Но принесли бы с собой не передовые технологии и более разумные нравы, а разрушение уже достигнутого уровня цивилизованности. Британцы несли в Судан железные дороги и запрет рабства. Судан мог принести Британии только рабство, племенной строй, тупую резню и шаманов вместо медицины.
Делая Ватсона и Холмса строителями империи, Дойль просто помещал их в некий исторический контекст, без оценок. У нас, если есть охота оценить, нет причин поставить им в вину участие в строительстве империи. Строили? Хорошо делали.
Вообще же некая «тень империи» то явно, то намеком все время проявляется в «Шерлоке Холмсе».
Тень Индии
Вот упоминается «Роял Мэллоуз» – «прославленный ирландский полк британской армии. Он особенно отличился в Крымской войне и в Индии во время восстания сипаев, но и после всегда показывал себя с наилучшей стороны. До нынешнего понедельника он находился под командованием Джеймса Баркли – нашего славного ветерана. Он начинал с рядового, затем был произведен в офицерский чин за доблесть, проявленную в индийской кампании, а после назначен командующим полком, в котором когда-то служил простым солдатом»
[341].
Этот ирландский полк существует только в воображении Дойля, но восстание сипаев имело место быть – в 1856 году, когда Ватсон и Холмс были еще совсем маленькими. Рассказывается о нем примерно так: «А вся Индия была в огне. Мы, конечно, остались с ним. Мы – это я и Доусон, который вместе с женой вел и счета и хозяйство. Но катастрофа все-таки разразилась. Я был весь день на дальней плантации и под вечер возвращался верхом домой. На дне неглубокого оврага темнела какая-то бесформенная куча. Я подъехал ближе, и сердце мое сжалось от ужаса: это была жена Доусона, разрезанная на куски и брошенная на съедение шакалам. Немного дальше на дороге лицом вниз лежал сам Доусон, его уже окоченевшая рука сжимала револьвер, а рядом друг подле друга лежали четверо сипаев. Я натянул поводья и остановил лошадь, не решаясь, в какую сторону ехать. В этот миг из крыши бунгало Эйблуайта повалил густой дым, наружу вырвалось пламя».
И далее: «Вся страна гудела, как растревоженный улей. Англичане собирались в небольшие отряды. Они оставались хозяевами только на той земле, которую удерживали силой оружия. На всей остальной земле они были во власти восставших. Это была война миллионов против нескольких сотен. И самое трагическое было то, что нашим противником были наши же отборные войска – пехота, артиллерия и кавалерия. Мы их обучили и вышколили, и теперь они сражались против нас нашим оружием и трубили в горн наши сигналы. В Агре стояли Третий бенгальский стрелковый полк, несколько отрядов сикхов, два эскадрона кавалерии и одна батарея. Когда началось восстание, был сформирован отряд добровольцев из гражданских чиновников и купцов. В этот отряд, несмотря на свою ногу, записался и я. Мы выступили из Агры, чтобы встретиться с противником у Шахганджа в начале июля, и несколько времени успешно сдерживали их, но скоро у нас кончился порох, и мы вернулись обратно в Агру. Со всех сторон приходили тревожные вести, что было неудивительно: ведь Агра находилась в самом центре мятежа. Лакхнау был более чем в сотне миль на восток, Канпур – почти столько же на юг. Какое направление ни возьми, всюду резня, разорение и гибель»
[342].
