Последний случай вспышки холеры в Лондоне фиксировался в 1860-е. Хорошо, что маленькие Ватсон и Холмс тогда были далеко от города.
Был ли водопровод в доме миссис Хадсон? В доме, где жил Ватсон с женой? В доме на «Монтегю-стрит, совсем рядом с Британским музеем»
[371], где жил Холмс, когда только поселился в Лондоне совсем молодым человеком… Видимо, в середине 1870-х годов.
Ладно, к 1880-м годам в Лондоне водопровод уже был.
А был ли водопровод в замках и особняках? Кто таскал воду в Баскервил-Холл? В дом Треворов, который «представлял собой кирпичное здание, старомодное, просторное, с крышей, поддерживаемой дубовыми балками»? К которому «вела красивая липовая аллея»?
[372] В замок Харлстон – резиденцию Месгрейвов? К сожалению, сэр Артур Конан Дойль не сообщил об этом ни полслова.
Большой и безобразный
Английские дома XII, даже XIV–XV веков мало отличались от континентальных. Современная архитектурная традиция сложилась в XVI веке, а она от континентальной отличается очень сильно.
Во-первых, это традиция возведения именно отдельных домов, а не целых городов, районов или кварталов. Улицы даже Лондона могут быть довольно неухожены. Они ведь не находятся в частной собственности – кто же будет их украшать и холить? Тратить на нее слишком много денег просто нелепо – это значит, за свой счет делать то, чем будут пользоваться все. Улицу надо ремонтировать, поддерживать в хорошем состоянии… Но не более. Улица – только способ попасть из одного места в другое.
Ватсону кажется необычным, что «на этой маленькой тихой улице было очень оживленно. На одном углу курили и смеялись какие-то оборванцы, неподалеку стоял точильщик со своим колесом, два гвардейца флиртовали с нянькой, и несколько хорошо одетых молодых людей прохаживались взад-вперед с сигарами во рту»
[373].
Необычность в том, что на улице чаще всего англичане не живут, по ней только перемещаются.
От центра Лондона исходит тяжелый аромат громадных денег. Колоссальные помпезные здания – избыточно пышные, торжественные до идиотизма. Еще от центра Лондона исходит не менее густой запах чудовищной безвкусицы. Здания безобразны каждое само по себе… И к тому же они вовсе не сливаются в единый ансамбль.
В Петербурге с 1760-х по 1850-е годы сменилось четыре поколения, три архитектурных стиля. Строили мастера высшего класса, кто во что горазд. А единый ансамбль – есть. Наверное потому, что в голове у всех архитекторов и у приверженцев всех стилей все равно было что-то общее.
А у строителей Лондона никакой общей идеи не было. У англичан вообще нет идеи устройства всего города или больших участков. И вообще нет идеи чего-то общего, коллективного. Улица – просто место, по которому надо побыстрее пройти, чтобы очутиться дома. Площадь – просто расширение улицы. Пабы полутемные, «для своих» – ничего общего с ярко освещенными, широко распахнутыми для всех парижскими кафе.
Важно место, где находится в данный момент твоя собственная задница, – потому все общественные места будут в большей или меньшей степени заброшены. Они никому не интересны.
Частные дома тоже некрасивы, даже уродливы… Но кому нужно какое-то там чувство стиля? Вкус? Красота? За них ведь не платят денег, это нечто никому не нужное и глубоко частное, неважное.
Лондон – это доведенный до полного идиотизма капитализм: когда всем нужно только свое, частное, а в этом частном важно только чистое вложение денег и мещанское чванство – «знай наших»!
Во-вторых, это традиция малоэтажных домов. Одноэтажных немного, это самые нищие дома. Обычно дом имеет два – три этажа. На первом этаже – лавка или мастерская. А если нет, то кухня и хозяйственные помещения, столовая. На втором и третьем этажах – спальни.
В городах очень много смежных домов: протяженных двух или трехэтажных построек с множеством входов – отдельных у каждого владельца.
Перед каждым входом – хотя бы клочок, хотя бы несколько квадратных метров палисадника. Чем богаче квартал – тем больше палисадник. За растениями тут ухаживают самым старательным образом; палисадники всегда аккуратные, с ровно подстриженной травкой и живыми изгородями. Это ведь свое, а не общая улица. Участки крохотные, порой буквально с обеденный стол. Почему так?! Земли мало… Людей столько, что земли на них не хватает.
Город – причудливое сочетание кварталов, где живут люди разного достатка. Они чередуются, как в калейдоскопе. «Разница между Сакс-Кобург-сквер и тем, что мы увидели, когда свернули за угол, была столь же велика, как разница между картиной и ее оборотной стороной. За углом тянулась одна из главных артерий города, соединяющая Сити с севером и западом. Эта большая улица была вся забита экипажами, движущимися двумя встречными потоками, а на тротуарах чернели толпы спешащих пешеходов. Глядя на ряды роскошных магазинов и великолепных контор, трудно было представить себе, что позади этих самых домов находится убогая, безлюдная площадь.
– Позвольте мне осмотреться, – сказал Холмс, остановившись на углу и внимательно разглядывая каждый дом один за другим. – Я хочу запомнить, в каком порядке расположены здания. Изучение Лондона – моя страсть… Так-так, сначала табачный магазин Мортимера, затем газетная лавчонка, затем кобургское отделение Городского и Пригородного банка, за ним вегетарианский ресторан, затем каретное депо Мак-Фарлейна. А там уже следующий квартал… Ну, доктор, наша работа окончена! Теперь мы можем немного и поразвлечься: бутерброд, чашка кофе – и в страну скрипок, где все сладость, нега и гармония, где нет рыжих клиентов, досаждающих нам головоломками»
[374].
Или вот: «Мы пересекли Холборн, пошли по Энделл-стрит и через какие-то трущобы вышли на Ковент-Гарденский рынок»
[375].
Бродя по Лондону, постепенно начинаешь понимать, к какому именно кругу принадлежат обитатели того или иного квартала. Порядки домов разбросаны довольно причудливо. Вот ухоженные домики, явно высшего среднего класса, перед каждым домиком – по две машины, садики чуть побольше носового платка… И тут же, прямо посреди этого благолепия, – здоровенный пустырь, в полтора футбольных поля, поросший бурьяном. Значит, это чья-то собственность, пока никак не использованная.
Такие места отлично известны Дойлю: «Наш путь лежал через парк, между ям и канав, которые пересекали его по всем направлениям. Это место с кучами мусора и земли, с кустами и деревьями, давно не видавшими ножниц садовника, являло вид мрачный и заброшенный, что вполне гармонировало с разыгравшейся здесь трагедией»
[376].
