– Мы у цели, – Бортовский сбросил рюкзак, присел, развязал, достал промасленный сверток с гранатами. – Пора бы и взглянуть, что там внутри творится.
– Я пока передохну. Посмотреть всегда успею, – устало расположился на земле Балагур.
– Что с тобой? А кто фотографировать будет? – усмехнулся Иван. – Уморились, хлюпики?
– Тоже не пойду, – замялась Маруся. – Моё дело было привести. А дальше сами разбирайтесь.
– Ну а ты, ярый спорщик?
– Куда он теперь денется? Убежит? Отвали, лейтенант. Еле на ногах стою.
– Пойдем, музыкант. Бросай барахло. Чего в него вцепился. Автомат бери и пойдём.
40
…И никогда, никогда
Не увидит сова
Живую красоту
Вместо мёртвых призраков.
Страшно жить совою!
В.П. Мазурин
– Я бы сначала огляделся, – посоветовал Борис. – Вдруг с другой стороны повреждение какое. И из-за него опасно внутрь лезть.
– И то верно. Сейчас, толстячок, только перекурю, и посмотрим.
Бортовский насупился, недовольно посмотрел на них. Чего удумали? Пока он будет в вертолёте, ещё разбредутся. Или окружение готовят?
– Сами посмотрим, – буркнул он. – А вы отдыхайте, раз нежные ножки утруждали.
С той стороны, откуда они пришли, вертолёт выглядел лишь слегка повреждённым, но с другой – возможно всё намного хуже. Пробит деревом корпус. Или радист оставил какой-нибудь след своего пребывания. Не давала покоя бессмысленность в поведении радиста. Зачем он, раненый, тащил трупы чёрт знает в какую даль? Мог бы и здесь закопать. Разрубил, чтобы легче было нести? Они были живы и умерли там? Чем он копал? Топором? Свихнулся, короче. Весь тот бред о якобы преследовавших его мертвецах тому подтверждение. Опять же, это «совокупляются». Вспомнив Спортсмена, Иван подумал, что ему в действительности, как и всем, сначала показалось, будто тот умер, а потом превратился в мерзкую тварь. Даже если так и было, что трудно представить, но реально предположить: не могут подобные монстры действовать разумно, тем более преследовать на значительном расстоянии.
Когда Командир с Шуриком, продираясь сквозь ивняк и сломанные стволы, завернули за вертолёт, пройдя прямо под хвостом, Молчун достал пистолет и протянул Марусе. Та осторожно приняла оружие и поджала губы.
– Иди. Надеемся на тебя, – он слегка приобнял её. – Ты сможешь. Затаись и наблюдай. Не высовывайся. Мы сами. Пистолет на крайний случай.
– Они ушли! – радостно шипел Борис. – Получилось! Провели мы его!
Девушка ткнулась лицом в твёрдое плечо, захотелось пустить слезу. Но они высохли. Она слишком много плакала за последнее время. Хватит!
– Надеюсь, что всё обойдется – сказала она.
– Побереги себя, Маша, – попрощался Балагур и, согласно намеченному плану, углубился в лес.
Молчун проводил до вертолёта. Гуттаперчевые кусты стегали по телу. Вот уже можно дотянуться, потрогать корпус.
– Надо торопиться, – шепнул Гена. – Ой, дверь заклинило! Не открывается!
Вход в вертолёт был запечатан наглухо, возможно, закрыт изнутри или при аварии смялось что-то в корпусе, спрессовав кабину.
– Что делать? – испугалась Маруся. Такого поворота они не предусмотрели.
– В окно. В кабине. Они так же полезут. Сюда. Давай подсажу, – он обхватил сильными руками за ноги, приподнял. – Ну как? Достала? Тянешься?
– Нет. Подожди. Отпускай, – она, проскользнув между рук, вновь оказалась на земле. Хотела сказать, что ей страшно, что не сможет подтянуться, наконец, боится порезаться или испачкаться об разводы гари. Но прочла в его глазах такое же беспокойство, но только за неё. Лицо было совсем близко, даже расплывалось, не попадая в фокус. Руки по-прежнему крепко сжимали бёдра. Неуверенность исчезла, вытесненная внезапным волнением. Глупая до бесконечности мысль: «Они обнимаются! Чёрт возьми, тут такая фигня творится, а они обнимаются!» – всколыхнула грудь. Она не поняла, как это случилось, но губы загорелись приятным теплом, подбородок царапнула щетина. Что я делаю? Что он делает? Сейчас придёт Командир и… Неважно как и почему. Неважно кто. Он ли, она ли поцеловала его. Уже всё кончилось. Чувствуя, как полыхают пожаром щёки, она попросила:
– Держи меня крепче…
Они были правы. Правый бок вертолёта испытал более серьёзные неприятности. Глубокая вмятина с потрескавшейся по швам обшивкой и ещё одна, чуть меньше, сразу под винтом. Дно, наверное, всё прогнуто внутрь. И нос с этой стороны невольно ассоциировался с гармошкой помятого капота автомобиля. Неудивительно, он не пахал кусты, а разломал несколько деревьев. Шурик, злой, усталый и недовольный, взирал на искорёженный металл с какойто неподдельной мстительностью. А Иван удовлетворённо причмокивал. Какая, в сущности, разница? Всё равно минут через двадцать от этой громадины ничего не останется. Обойдя вертолёт с носа, проваливаясь по голень в болотистую жижу, они вернулись к двери. Молчун отдыхал у рюкзаков, покуривая и разглядывая тучки.
– Где остальные? – крикнул Иван.
– Тут только что были! Борис!
– Здесь я! – донеслось из леса.
– Куда ты упёрся?
– Ягоду жру! Иди, ещё здесь не вся облетела.
– А проводник где? – уже более спокойно спросил Командир.
– Не знаю, – Молчун, зевая, потянулся, разминая мышцы. – У неё какие-то свои дела в кустах.
– Далеко не расходитесь, – процедил Иван и попытался открыть дверь в кабину.
– Помочь? Чего там? – осведомился Молчун, – подошёл и тоже дёрнул несколько раз. – Прочно засела, лейтенант. – М-да. Шлишли, пришли – от ворот поворот.
Шурик сокрушался:
– Как же попадём, а? Как м-м… золото выносить будем?
– Должно внутри закрыто, – коверкая слова, Иван оценивающе присмотрелся к кабине. – Ну-ка, пацан, залезешь в то окошко?
– Порежусь. Там стёкла торчат.
– А ты аккуратненько. Подсоби!
Они вдвоём подняли Сашку, тот, зацепившись за край разбитого окна со стороны пилота, бурчал:
– Толкайте, толкайте.
Наконец, перевалил корпус в кабину и задёргался, скрежеща автоматом и ногами по обшивке. Потом вполз и тут же высунул кислое лицо.
– Чего там? – осведомился Иван.
– Воняет. Разбито всё.
– Попробуй дверь открыть из грузового. Войди в отсек.
– Не получается, – вновь появился он через какое-то время. – Там вообще дышать нечем. Дрянь всякая под ногами.
– Давай ремень, – призывно махнул Иван. – А ты держи блок! Поможешь.
– Гранаты бы оставил, – посоветовал Молчун, – всё легче.
