В этот момент картинка стала размываться, превращаясь в какие-то радужные и разноцветные пятна. Пятна стали закручиваться в спираль, унося в головокружительную карусель цветного калейдоскопа куда-то в одну точку. А потом опять послышался тот самый голос: «Пора домой…»
Часть вторая
«Новая»
У Бога гораздо больше причин просить прощения у человека, нежели человеку у Бога
Геннадий Матюшов
Глава 4
Фролов открыл глаза и увидел над собой черное ночное небо. Похоже, он по-прежнему лежал в парке. Голова не болела, а в теле формировалось ощущение легкости, как после хорошего отдыха. Это показалось странным. Виновников происшествия, как насильников, так и их жертвы не было ни слышно, ни видно. Все так же шумели от ветра кроны деревьев, и почему-то создавалось впечатление, что на улице значительно потеплело. Лежать было бессмысленно, и Андрей решил подниматься. Это удалось как-то неестественно быстро, будто в момент подъема ему помогла непонятной силы воздушная турбулентность. Фролов осмотрелся. Участники действия разбежались в полном составе. Почему насилуемая женщина даже не удосужилась вызвать скорую помощь, было непонятно и весьма подло с ее стороны. Где-то должна валяться мужская сумка (если, конечно, ее не утащили насильники), и Андрей взглянул вокруг. И тут же испытал такой ужас, который никогда даже близко не приближался на протяжении всей жизни. Фролов увидел себя!
Он лежал на дорожке в неестественно застывшей позе, с подмятыми ногами и левой рукой за спину. Глаза закрыты, рот приоткрыт, а из-под головы растеклась большая лужа темной крови. Сумка, которую искал, так и осталась висеть на плече, а правая рука сжимать горлышко разбитой бутылки.
Андрей Фролов смотрел на тело и не верил в происходящее. Сотни раз он видел трупы других людей, иногда даже задумывался над тем, что когда-то и сам превратится в безжизненного мертвеца, но картина столь безучастного наблюдения за собственной смертью была слишком жесткой. Казалось, что нелепо валяющийся труп – просто муляж, ведь вот он – Андрей Фролов, стоит, думает, причем, самое удивительное, в той же самой одежде. «Может, это сон? Все слишком нелепо и непонятно! Может, я просто в коме. Или сон начался с ухода из больницы, а на самом деле я просто напился в хлам с Лаврентьевой», – размышлял Андрей, нервно кружа вокруг собственного тела.
«Нужно включить телефон и позвонить. Кому? Вере, например. Нет, лучше в скорую помощь. Но если это сон, то зачем мне нужна скорая помощь?» – продолжал сумбурно и растеряно размышлять Фролов. Телефон лежал в сумке. В конце концов, Андрей понял, что просто хочет попробовать позвонить, а куда, не так уж и важно. Он нагнулся, чтобы поднять сумку, но она осталась лежать на месте, хотя при этом попытка оказалась вполне удачной, из сумки вытащилась ее копия. Эта копия была вполне ощутимой и логично дополняла копию одежды, надетой на Фролова, да и всю опию Андрея в целом. Чувство, что все происходящее все-таки не кома или сон стало нарастать катастрофически неизбежно.
Телефон лежал там, где и должен был. Андрей включил его. Пальцы судорожно искали номер Веры, но каждый раз телефон предлагал перейти на какую-то следующую ссылку. В результате, чтобы просто попасть в список вызовов, пришлось перейти на десяток страниц, что никогда ранее в телефоне не было, на последней из которых нужно было решить какое-то сложное уравнение. Фролов понял, что позвонить не удастся. Скорее всего, уже никогда. Там, куда он попал, не было сотовой связи. И все это окажется совсем не сном. Хирург прекрасно понимал, что наблюдаемая черепно-мозговая травма, полученная от удара в висок твердым предметом, несовместима с жизнью. Его, Андрея Владимировича Фролова больше не существует. Его убили, абсолютно неожиданно и нелепо.
Под наплывом эмоций мужчина стоял и смотрел на свой труп, который уже не ассоциировался с сознанием, что вызывало крайне неприятные ощущения. С каждой секундой умершее тело казалось все отвратительней. Наверное, если бы все это происходило в той, прошлой жизни, то затошнило бы и вырвало. Но вместо этого пришло неприятие, настолько сильное и всепожирающее, что дальнейшее рассматривание трупа могло превратиться в подлинные мучения. Было вообще непонятно, как обычная эмоция может разрастаться до такой степени, Фролов отвернулся, и хотя не тошнило, он привычно стал глубоко дышать. Но и привычное поступление воздуха в легкие также пропало. Похоже, кислород для этой формы жизни был совсем необязателен…
Омерзение от собственного трупа стало проходить, но эмоций оставалось столько много, что они не могли сформироваться во что-то конкретное. Нельзя было так сразу! Это нечестно! Осталось слишком много незавершенных дел. Не получено слишком много ответов…
Но, несмотря на муки, на тело хотелось смотреть снова и снова. Поскольку верилось в собственную смерть только при созерцании умершего себя. Она оказалась слишком обыденной. Без изюминки. Не было ни апостола Павла, ни чистилища, ни коридоров, туннелей и дверей. Только странная копия мира, в котором жил хирург Фролов. И оформлялось впечатление, что можно продолжать потерянную жизнь уже здесь. И только мертвец, который еще недавно решал свои житейские проблемы, ссорился с женой, ожидал повышения на работе и пытался спасти от изнасилования незнакомку, создавал у Фролова впечатление, что теперь он уже некто другой. Ни хирург из Тартарска, который превратился в кусок мяса, а совершенно новое, непонятное и чужое. Чужое даже для самого себя.
Нужно было домой. Просто для того чтобы разобраться. Решить, что делать дальше. Или туда тоже не было дороги, как не было возможности позвонить жене? Ответов никто давать не собирался. Предстояло все узнавать заново. Например, есть ли здесь метро и куда оно идет. Нелепица эмоций сплеталась и вязала. Труп вызывал страдания, но покидать его не хотелось. Чтобы пойти в сторону станции метро, пришлось сделать над собой усилие, причем чисто эмоциональное, потому что передвижение тяжело стало назвать ходьбой – скорее скольжением над поверхностью земли, так легко и быстро все давалось. Продолжая совершать вдохи и выдохи, Фролов постепенно перестал это делать и никакой потребности в воздухе не возникло. Затем Андрея осенило проверить пульс, но большой палец на запястье только подтвердил отсутствие сердцебиения. Как врач Фролов понимал, что в настоящий момент его тело не является формой биологической жизни. Еще оставалась надежда, что все это сон в коме, но почему-то надежда эта готова была издохнуть прямо вот-вот. И причина ее исчезновения была немного неожиданной, Андрей понял, что всегда верил в жизнь после биологической смерти. Мысль о том, что вместо наблюдаемого продолжения собственного существования, сейчас вообще могло бы ничего не быть, оказалась единственной приятной в этом смешении негатива и отчаяния.
Тем временем станция метро осталась там же, где и раньше. Почему-то Фролов воспринял эту новость как позитивную. Хотя, похоже, стояла глубокая ночь, метро не работало, было безлюдно, желтые фонари качало ветром, что придавало знакомому месту жутковатый вид. Несмотря на это, Андрей решил спуститься. Можно сказать, что через минуту он пожалел об этом…
