Тогда я взял, да и разрешил «Топинамбуру» подкормиться и зарядиться, а где – пускай сам решает. Звездолет, конечно, был не против. Он сразу скакнул в двойную систему, где одна из звезд была и не звездой вовсе, а черной дырой. С поверхности другой звезды, распухшей и красной, как ухо после драки, черная дыра вытягивала струю раскаленного газа, и струя эта закручивалась в бублик вокруг пустого на вид места, а уж излучала так, что нормальный звездолет, по-моему, сроду не сунулся бы прямо в нее.
«Топинамбур» сунулся в струю сразу. Только я собрался спросить его, уверен ли он, что это безопасно для него и экипажа, как гляжу – уже поздно спрашивать. Тогда я убрал прозрачность стен, чтобы никого из наших не нервировать, и позволил кораблю лопать сколько влезет. Оглянулся на Илону – та и не заметила, что творится снаружи. Ипату тоже было не до того, а Ной, видать, решил, что так и надо. Одна сидит и молчит, как ледяная статуя, второй мнется, кряхтит, потеет и не знает, что сказать, третий втихомолку потешается над обоими, а Семирамида дрыхнет в своей каюте и выводит носом рулады. Словом, каждый чем-то занят, один я торчу без дела.
Тут я стал вспоминать, сколько раз на Зяби у меня не было ровно никаких занятий, и я прекрасно себя чувствовал, не то что теперь. Заберешься, бывало, ночевать в чей-нибудь дровяной сарай, и если брюхо пустое, то только о еде и мечтаешь, а если успел засветло что-нибудь спереть и подкрепиться, то и вовсе ни о чем не думаешь, найдешь какую-нибудь рогожку, укроешься ею и спишь себе до рассвета. Ну, зимой, понятно, ищешь не дровяной сарай, а сеновал, чтобы зарыться в сено поглубже, а как зарылся, так все равно ничего не делаешь и чувствуешь себя превосходно.
Но то на Зяби, а в «Топинамбуре» все иначе. Ни тебе сена, ни тебе дров, и безделье выводит из себя. Может, это из-за того, что я тут не один, а в компании?
Не успел я об этом подумать, как глядь – прямо надо мной из потолка рубки выросла этакая капля размером с Ипатов кулак, повисла на тоненькой ножке, затем отделилась – и шмяк мне прямо в ладони! Этакая округлая штучка, похожая, в общем, на какой-то плод, а больше ни на что не похожая. Ной встрепенулся, смотрит на меня во все глаза, а Ипат увидел, что тут можно еще чем-то заняться, кроме страданий, выпучил глаза и спрашивает:
– Это чего такое? Это зачем?
Ну откуда мне знать зачем! Пожал плечами, хотел сказать ему, чтобы он заткнулся и не мешал мне самому разбираться, как вдруг слышу тихий голос: «У меня есть два с половиной подарка для тебя и твоего экипажа. О них я умолчу, пусть это станет сюрпризом…»
Я аж вздрогнул. Глянул направо-налево и вижу: Ипат с Ноем таращатся на штучку и вроде ничего не слышали, Илона тоже исподтишка любопытствует, чем это одарил меня «Топинамбур», но и она, по-моему, не услышала голос светоносного. Значит, он прозвучал только в моей голове. Ага, думаю, наверное, это и есть один из подарков. Или, может, полподарка, мне все равно. Кто-то скажет, что целое вдвое лучше половины, а я скажу, что половина бесконечно лучше, чем вообще ничего. Так-то.
Да, но что мне делать с этим подарком или полуподарком? Ау, светоносный! Подскажи!
Никакого ответа. Я и не очень надеялся. Где уж мне докричаться, да еще мысленно, до Большого Магелланова Облака! Я и сам догадывался, что мысли у меня слабосильные, а если бы не додумался до этого сам, то Ной бы меня живо просветил. Я даже знаю как. Ну кто способен торговаться с Альгамброй, имея на руках ее звездолет, и не завербовать эту планету? Кто может выручить Сысоя и не потребовать в награду новых условий контракта? Только придурок, от которого настоящего мышления вовек не дождешься. Это я уже знал-слыхал от Ноя – и услыхал бы еще раз.
С мыслями у меня в этот момент действительно было не очень. Светоносный не откликнулся, а сам я не стал ломать голову, чтобы не сломать ее совсем. Решил, что штучка сама себя проявит, когда ей захочется, вот и весь сказ.
До двух других подарков я, между прочим, сам додумался. Во-первых, «Топинамбур» совершил управляемый нырок в гиперпространство в гравитационном поле планеты, а во-вторых, он залез кормиться-подзаряжаться в такое сумасшедшее пекло, куда раньше нипочем не сунулся бы. А что это значит? Значит, альгамбрийский корабль, вылеченный светоносным и снабженный новыми способностями, передал эти способности «Топинамбуру», когда был с ним состыкован. Уже одна эта передача, по-моему, тянет на полподарка. Итого – два с половиной. А при чем тут тогда эта штучка?
– Дай-ка ее мне, – сказал Ной. Привстал и руку протягивает.
– Зачем?
– Подержать.
– Не дам, – говорю. – Ты у нас переговорщик, а это – часть корабля. Значит, касается только командира и пилота.
Ловко я его отбрил, по-моему. Да только не на такого напал.
– А ей дашь? – спрашивает Ной, кивнув в сторону Илоны.
– Не-а.
Для Илоны мне ничего не жалко, кроме дурацких утешений, от которых все равно никакого проку. Уж ей-то я дал бы подержать штучку, да как потом откажешь Ною? Илона ведь тоже не командир и не пилот.
А она даже не обиделась и не спросила, почему это я вдруг стал таким жмотом. Уж если кто вообразит себе, что у него большие неприятности, то маленькие для него вообще не существуют.
И тогда я бросил штучку ей на колени.
Уж как Ной почувствовал, что я сейчас это сделаю, – не знаю. В момент броска он метнулся вперед, как кот, собирающийся сцапать воробья, поймал штучку в воздухе, но сейчас же заорал благим матом, отшвырнул ее от себя и давай кататься по полу. Ругается на чем свет стоит, руками трясет, ногами дрыгает, как припадочный. А потом как завопит плаксивым голосом:
– Оно электричеством дерется!
Хвала Девятому пророку, дождались мы наконец от Ноя Занозы простых слов, идущих от сердца! Меня на Зяби тоже разок хорошенько стукнуло током, когда я однажды хотел прибиться к дровяной электростанции – кем угодно, хоть истопником, – и сдуру полез куда не следует. Так что состояние Ноя я понимал очень хорошо. А с электростанции меня тогда поперли в три шеи, потому что я, видите ли, любопытный и слишком шустрый, а они не хотели рано или поздно возиться с трупом. Да я и сам там не остался бы: на что мне механизмы, которые не бегают, а стоят смирно и только гудят?
Ной перестал корчиться, встал и на штучку, упавшую на пол, смотрит волком. Я-то сперва испугался, что «Топинамбур» втянет штучку в пол и поминай как звали, – ан нет. Штучка осталась лежать и к полу не приросла. Я, правда, не сразу поднял ее, думал: а вдруг и меня током шибанет? Однако не шибануло. Мне, значит, можно ее держать в руках. А кому еще можно?
Ипату – наверное, да. Как командиру. А Илоне?
На всякий случай я поднес штучку к уху. Ничего не услышал, предмет как предмет. Гладкий на ощупь и чуть теплый. Одно ясно: это не зародыш нового звездолета, во-первых, потому что они не такие, а во-вторых, с чего бы «Топинамбур» вздумал почковаться без приказа? Никогда за ним такого не водилось.
