Потом Ипат начал вслух думать да гадать, скоро ли мы найдем обитаемую планету и какие люди-человеки на ней окажутся. По-моему, все это он делал ради Илоны. А Ной возьми, да и скажи:
– Если опять рассчитываешь на везение, так это зря.
– Почему это? – спросил Ипат.
– Я уже говорил тебе почему. Потому что место на девятом уровне пирамиды – это не то, о чем мечтает порядочное правительство. Кстати, и непорядочное тоже… Эх, жаль, я тогда мало врезал Ларсену!
– За что?
– За то, что он поздно явился на Зябь.
Кому что, а Ною – это.
– А вообще, – сказал он, мечтательно зажмурившись, – умнейший человек изобрел имперскую пирамиду. Только так и надо. Теперь шевелятся даже те, кто по уши мохом зарос. А куда им еще деваться? Поспешай, а не то обойдут. И правильно. Тот человек гением был. Правильно понял: никакая экономическая система не будет жизнеспособной, пока не научится эксплуатировать человеческий эгоизм.
Ипат ничего не понял, только лоб зря наморщил, а Илона заморгала и спрашивает:
– Ты ведь шутишь, да?
– И не думаю.
– Значит, ты все еще больной? – Гляжу, у Илоны в глазах тревога пополам с сочувствием.
– А как же Дар? – подначила Ноя Семирамида, и очень хорошо сделала, потому что видно было: сейчас Ной сморозит что-нибудь обидное для Илоны, а Ипат не таков, чтобы позволять кому бы то ни было обидеть ее.
– Ну, Дар… – сморщился Ной. – Дар – это исключение. Клоны.
– Какая разница? Тоже ведь люди.
Тут Ной догадался взглянуть на Ипата и сразу понял, что слово – серебро, а молчание – золото. Делиться с нами своим мнением о клонах он не стал. Так Семирамида и вышла победительницей в этом споре.
В конце концов мы прибыли в ту точку, что указала нам наша сладкоголосая. Звезд тут было немного, не сравнить со звездным небом Зяби, а «Топинамбур» вдобавок почему-то считал, что у большинства из них нет твердых планет. Я решил, что ему виднее, и приказал лететь к ближайшей звезде, у которой, по его мнению, могут быть твердые планеты в этой… как ее… зоне обитаемости. Вечно я забываю некстати эти научные слова, но потом некоторые их них все-таки выскакивают из меня – значит зацепились в голове за что-то, сидят внутри. Есть слова с большими крючками, они цепляются сразу и застревают в голове навсегда, а есть слова вообще без крючков – эти пролетают сквозь голову со свистом, как маслом смазанные, и уходят восвояси. Среди научных слов таких бескрючковых сколько угодно. Помнит их, наверное, только тот, кто выдумал.
Мы добрались до первой звезды, указанной «Топинамбуром», только ничего возле нее не нашли – одна планета вся обледенела, а другая оказалась горячей, как печка. Полетели к другой звезде, а там еще хуже: нормальных планет вообще нет, только астероиды. У третьей звезды вроде нашлась подходящая планета, да только бескислородная, на ней только микробы жить могут, да и то не всякие, а вербовать микробов я не охотник. Короче, повторялось то же самое, что с Даром – его-то мы тоже не вдруг нашли. Подумал я, подумал, да и выложил перед Семирамидой составленный «Топинамбуром» список перспективных звезд в этом районе.
– Ткни пальцем.
– Это зачем? – спрашивает.
– Тебе трудно, что ли?
Она ткнула в номер семь – говорит, это счастливое число. Мы и полетели к седьмой звезде в списке, пропустив четвертую, пятую и шестую.
Еще на подлете стало ясно: здесь что-то есть. Вернее, не что-то, а кто-то. Планета вне каталога, но населена: в оптику видны города, и не сказать, чтобы совсем маленькие. Самый большой не уступает нашим Пупырям. По сравнению с городами на развитых имперских планетах или, скажем, на Даре это просто захолустные селения, но нам-то разве много надо? Если мы завербуем планету вроде Зяби, то все равно выйдет польза.
К тому же корабль доложил: по предварительным данным, на планете можно ожидать больших запасов минерального сырья, а это уже кое-что, главное, чтобы было кому их разрабатывать. Я и сам видел с орбиты: внизу много горных систем, и не важно, что часть из них старые и разрушенные, – звездолет объяснил мне, что это даже лучше: стало быть, рудные богатства лежат неглубоко под поверхностью.
Однако радиосигналов с планеты не поступало никаких, и тут наши заспорили, что это означает: то ли туземцы уже научились не разбазаривать энергию как попало, то ли вообще забыли, что такое радио и телевидение. Спорили долго, да так ни до чего и не договорились. А я в спор не лез и думал о своем. Почему, думаю, так получается, что мы дергаемся вслепую туда-сюда и ничего не находим, а Семирамида только ткнет пальчиком с наманикюренным ногтем – и почти сразу мы находим обитаемую планету? Вот почему, а?
Думал я, думал, а потом отозвал в сторонку Ипата, велел кораблю сделать вокруг нас звукоизоляцию, да и говорю:
– Сысой – умный.
Ипат не стал спорить – наоборот, горячо поддержал, а сам глядит на меня и не понимает, зачем я затеял этот разговор.
– Да нет, не то я говорю, – продолжаю я. – Он не просто умный старик, Сысой Кляча. Он умнее, чем мы о нем думали. Вот ты, например, ломал голову над тем, для чего нам в экипаже Семирамида?
– Ну как для чего… – басит Ипат. – Она эта… покоенарушительница. И как раз нужной категории.
– Так-то оно так, – говорю, – а ты сообрази: сколько времени торчал на Зяби Ларсен? Сколько времени архистарейшины подбирали кандидатов в экипаж? Уж точно не меньше недели, а то и двух. Как ты думаешь, сколько за это время на Зяби случилось покоенарушений второй категории? Уж точно не четыре, а куда больше!
Ипат задумался.
– Ну, – сказал он наконец, – может, взяли тех, кто оказался поближе к столице…
– Меня тоже? Из Земноводска этапировали, между прочим. Не ближний свет.
– Ну? – пробубнил Ипат. – Что ты этим хочешь сказать-то?
– А то, что нас подбирали не просто так. Это я только сейчас понял. Все думал: зачем нам Семирамида? Ну, дурная же баба, даром что сладкоголосая. А вот зачем: Сысой как-то, уж не знаю как, понял, что она умеет… ну, предчувствовать, что ли. По-научному это называется интуицией. Вот и получается: ты – самый старший, самый осторожный и вообще правильный мужик, тебя надо сделать командиром, меня – пилотом, потому что мне это нравится и еще потому, что росту я мелкого, мне сподручнее объезжать корабль, пока он еще мал, Ной – жулик, а значит, переговорщик из него выйдет хоть куда, ну а Семирамида – навигатор. Гляди, как все сходится.
Ипату, конечно, понравилось, что я его назвал правильным мужиком, похвалу все любят, а насчет его дремучести я, понятное дело, и не заикнулся. Но тут он показал, что не очень-то дремуч; во всяком случае, здравый смысл ему не изменил.
– Ну, Семирамида – ладно… – говорит. – Может, ты и прав. А Ной? Жулик он, а не переговорщик. Жуликом был, жуликом и состарится.
