– По настоящему-то не может, – сказал я. – Куклу говорящую сделать может, человека – нет. Да и зачем ему это надо?
Вновь улыбнулся светоносный.
– Это не ему было надо, – ласково сказал он. – Это человеку было надо. Более тысячелетия назад – по вашему летосчислению – ученые планеты Цельбар разработали технологию, позволяющую создавать квазиживые звездолеты…
Ни о каком Цельбаре я отродясь не слыхивал, да и не больно-то мне было интересно, но перебивать светоносного я не стал. Любой бы на моем месте понял, что это вредно.
– Поначалу биозвездолеты были несовершенными и уступали неживым кораблям практически по всем параметрам, – продолжал светоносный. – Поэтому правительство Цельбара временно отказалось от их использования, но дальнейшие работы не прекратило, а лишь наглухо засекретило, постаравшись создать у возможных конкурентов впечатление, что разработчики уперлись в непреодолимую стену и что это направление признано тупиковым. Над глупыми и неповоротливыми квазиживыми кораблями посмеялись какое-то время, потом забыли о них. Еще целое столетие Цельбар продолжал пользоваться традиционной техникой межзвездных полетов. Работы, однако, продолжались и привели к созданию прототипа корабля, который мог питаться любой материей, усваивать любое излучение, кроме гравитационного, размножаться почкованием и обладал интеллектом на уровне умственно недалекого человека. И здесь возник главный вопрос…
Он помедлил, показывая мне, что вот теперь перебить его можно и ничего мне за это не будет. И я брякнул:
– Станут ли корабли служить людям, если прибавить им ума?
– Нет. Психологический блок на любую попытку бунта можно было встроить и кораблям, чей разум достиг бы уровня человеческого или даже превзошел его. Это совсем не трудно. – Светоносный поморщился. – Сразу видно типичного человека. Твое самомнение поражает. Разум людей! Умение чуть-чуть соображать, иногда проявляющееся на фоне эмоций и инстинктов, ты называешь разумом? – Тут я хотел возразить, но он только махнул рукой: знаю, мол, что ты скажешь. – Ну хорошо, не разумом – умом. Интеллектом, который можно измерить в числах. Но и только! И только!..
Он здорово разошелся и еще много чего наговорил. Чем ему не понравился мой разум, я так и не понял, хотя за дурака себя никогда не держал и вдобавок помалкивал. А ведь тот, кто вовремя сообразил, что спорить – себе дороже, уже не дурак, верно я говорю?
Но светоносному, видно, этого было мало. Временами он сбивался на какой-то совсем уж непонятный язык – вроде говорил по-зябиански, но таких слов я отродясь не слыхивал. Прошло порядочно времени, прежде чем он остановился, догадавшись, что его речь для меня все равно что шум дождя или грохот тележных колес по булыжнику. И тогда сказал:
– Упрощаю. Главный вопрос не касался звездолетов. Он касался людей. Не в том проблема, что умные биомеханизмы перестанут подчиняться человеку, – проблема в том, что делать с самим человеком. Понравится ли ему быть счастливым и никчемным придатком звездолета – звездолета умного, преданного, заботливого, стремящегося предупреждать малейшие желания сидящего в нем человеческого существа? Понравится ли человеку жизнь счастливого паразита?
Еще бы не понравилась, подумал я. Сопьется только человек, а может, навсегда окосеет от других каких-нибудь наслаждений. Но ему понравится! И вспомнил я, как Ной напророчил насчет звездолетов, внутри которых люди живут вроде личинок на всем готовеньком, пухнут от удовольствия и сами не лучше личинок. И ведь знал, о чем говорит! Возьми сотню зябиан, предложи им такое счастье – восемьдесят побегут за ним сразу, обгоняя друг друга, десять задержатся на старте и начнут чесать репу, подозревая подвох и мошенничество, еще девять задержатся потому, что по природной тупости не сразу уразумеют, что им предложено, но потом все равно помчатся догонять остальных, и только, может быть, один из ста фыркнет, отвернется, да и пойдет своей дорогой. Это если взять нормальных зябиан, не считая совсем уж отпетых лентяев да пьяниц, которым в любой канаве хорошо. Неуютно мне стало…
– Правильно, – одобрил светоносный, хотя я и не сказал ничего. – Человек меняет условия своего существования, но сам меняться не желает. Предположим, родился честный, чистый, гениальный человек – натужное ура ему, если многого не просит. Но если он сделал себя таковым при помощи какой-нибудь машинерии – он урод, мутант, киборг, среди людей таким не место, ату его! Если же он приобрел при этом новые способности, рядовым людям не свойственные, – тогда тревога! Обезвредить его, он опасен! Избавить от таких выродков наш старый добрый мирок! Не так ли?
– Так, – кивнул я, вспомнив, как Сысой устроил мне выволочку за полеты на малой высоте на «Топинамбуре». Я-то думал: сам позабавлюсь и людям дам зрелище, – а что вышло?
То и вышло, что пришлось нам покинуть Зябь раньше времени. Пока до нас не добрались и не обезвредили.
– Любого, кто настолько недоволен собой, что пожелает перейти в новое качество, человечество в лучшем случае изгонит, если не сумеет остановить, – продолжал светоносный. – Для кого-то это трагедия, для кого-то – наоборот. Ведь выбраться из ямы не так уж плохо, разве нет?
На всякий случай я кивнул, хотя, по-моему, светоносный вовсе не нуждался в моем одобрении.
– Мы больше не люди по одной-единственной причине: человечество никогда не признает в нас людей. Мы называем себя звездолетами, но только потому, что обыкновенным кораблям вроде твоего «Топинамбура» в высшей степени безразличен тот факт, что интеллектуально и физически мы превосходим любой звездолет. Звездолеты не завистливы. Мы – потомки группы интеллектуалов с Цельбара, которые осмелились сделать следующий логический шаг: срастили свое неуемное человеческое «Я» с услужливым интеллектом квазиживых звездолетов и отключили все цепи, блокирующие излишнее, как полагали разработчики, самосовершенствование. Результат… результат ты видишь перед собой.
Он еще много чего наговорил: и про то, как они, эти сростки людей с кораблями, покинули Галактику, переселившись в Большое Магелланово Облако, и о том, чего они достигли, ну и, само собой, о том, что человечество по сравнению с ними – все равно что огромная куча копошащихся личинок, которым никогда не повзрослеть и не стать полноценными организмами. Я немного успокоился, когда узнал, что человечество они трогать не станут – пускай себе личинки копошатся. Даже если империя перехлестнет границы Галактики и попрет в Большое Магелланово Облако, никакой войны не случится – эти человеко-звездолеты просто-напросто переберутся в Туманность Андромеды, а когда им там станет тесно, распространятся на ближайшее скопление галактик, и так далее, и так далее… Вселенная достаточно велика. Люди никогда не будут главенствовать в ней, а вот эти сростки-гибриды – будут. Именно они распространятся по всей Вселенной, именно при их участии Вселенная продолжит свою эволюцию. Они даже создадут для человечества этакий заповедник в масштабах, скажем, местной системы галактик, отчего человечеству будет много пользы и удовольствия…
Скоро мне стало ясно: чего-то я тут не понимаю. Мне случалось почти полностью сливаться с «Топинамбуром» – ну, не до растворения в нем моего тела, конечно, а так, чтобы чувствовать его каждым миллиметром кожи. Бывало, возвращаешься с какой-нибудь пыльной планеты, пот глаза ест, весь грязен, так тут можно либо принять душ, либо просто велеть «Топинамбуру» сожрать всю грязь, что на тебе налипла, – он втянет тебя в стену рубки, покатает, как леденец во рту, помурчит от удовольствия, да и выплюнет обратно свеженьким, как из бани. Еще и одежду вычистит. А разве не приказывал я ему транслировать мне то, что он чувствует, чтобы почувствовал и я? Бывало и такое. И что же – я должен бояться полностью растворить себя в звездолете? Какого редькохрена мне пугаться заполучить такое тело, чтобы оно само летало меж звезд по моему желанию? А если мне приспичит вновь стать человеком, то захочу – и стану. Запросто. В два счета отпочкуюсь от корабля. Вот как светоносный отпочковался от той черной туши, что взяла в плен «Блохастика»…
