Моё состояние отцу совсем было не по нраву, как раз тогда матушка слегла. Отец совсем не любил меня, словно лишь напоминала о его ошибке, потому что рождена не мальчиком. Я почти не выходила на прогулки, не посещала уроки: изучала французский и итальянский в своей комнате. Мне было одиноко. К маме не позволяли приходить, боялись, что увижу её совсем в плохом состоянии или в приступе. Это только сейчас понимаю, почему запрещали её видеть.
Почти каждый день я плакала, тогда мне было лет девять. Целый день ревела и звала матушку, отец был постоянно в разъездах, и никто не мог утешить. Няня постоянно ругала, что очень много плачу. Но ведь была же тогда совсем ребёнком, неужели нельзя было себя вести снисходительней?
Затаила злобу на няню, и потом, через несколько месяцев, отец её выгнал. Тогда я была подвержена постоянно депрессиям, сила духа покинула. Да, тогда… Я даже и не знала, что такое сила духа. Было не до рассуждений, а просто скучала по матушке и очень хотела её увидеть.
Как-то раз няня застала меня сидевшей на перилах балкона, где я надеялась увидеть матушку во дворе. Помню, что няня сильно испугалась, подбегая и выкрикивая моё имя, будто спасала, но я же не пыталась покончить с собой! Слуги шептались, и слухи дошли до отца, и его это вроде встревожило, но он ничего не предпринимал.
Мой взгляд был наполнен грустью, хандрой и тоской по матери, её тепло растратилось. Не знаю, как это смогла вообще пережить такую утрату любви. А может, ещё и не пережила?
Я её так любила, и сейчас люблю. Только такая любовь рождает лишь отчаяние при виде её больного тела. После того, как стала старше, всё-таки смогла навестить мать, но тот день был первым и последним, когда я её навещала. Больше не приходила к ней. Увидела её болезненный взгляд, тогда она меня совсем не узнала, а думала, что крепко обнимет и скажет, что скучала по мне. Но её холодный взгляд запомнила навсегда, словно я была чужая. Слёзы сами начинали выступать на глазах. Конечно, я не хотела бы, чтобы мама меня видела в таком состоянии, но она даже и не помнила, что моя мать. Болезнь матушку губила из года в год. Это для меня стало потрясением, и сильно переживала, не могла спать. И больше не смогла к ней приходить, было очень больно, и к такому повороту событий была не готова. Меня не помнила собственная мать! Отчего тут не погрузиться в затяжную депрессию? Не могла более смотреть на неё и знать, что не могу спасти. Никто не может спасти.
Отец начал поговаривать, что матушка безумная. А вот этого я ему не прощу! Как он смеет говорить такое, когда эта женщина была с ним рядом всю его жизнь и родила ему дочь?! Отец нас так за всю жизнь и не полюбил.
Хочется бежать, хочется, чтобы это был просто какой-то плохой страшный сон, ущипнуть себя, чтобы потом наконец-то проснуться от кошмара. Хочется себя обманывать, говорить, что это всё неправда! Это ложь! Моя мать не больна! Моя привязанность к ней сильна, как крепкая нить, и хочется всегда ощущать и верить, что она жива, она рядом в этом мире сейчас, я не хочу её отпускать никогда. Но с другой стороны, может было бы намного правильнее, если бы эта нитка давно оборвалась, тогда я перестала бы думать о надежде, перестала бы себя мучить и изводить. Может, уже сама схожу с ума?
Это беда, когда близкий человек так сильно болен и находится только в руках Господа. Бездействие убивает, режет, но потом как бы уже и свыкаешься с этими мыслями. Появляются другие мысли, другие люди, и так продолжаешь жить дальше.
Когда мама заболела, могу признаться сейчас, что была одиноким ребёнком. Отцу также было не до меня, я его совсем-то и не видела, он постоянно в разъездах, и сейчас ничего не поменялось, у него другое развлечение – женщина.
И такой мир печальный и грустный… Как подобное могло произойти? Ведь я молода, должна радоваться молодости, радоваться всему, что у меня есть. Почему же не могу радоваться? У меня не получается, слишком сложно научиться простым вещам.
Как же мне не хватает матушки, как же не хватает советов и объятий на ночь. Словно пустота проникла в мою жизнь и стала злым другом. Грусть и пустота – это двое воришек, обокравших меня в день настоящий и грядущий, а так быть не должно. Остался только дневник, который принимает меня такую, какая есть, и не отворачивается, хотя он молчалив и бездушен. Но я надеюсь, мой дорогой дневник, что обязательно найду в себе силы радоваться и улыбаться. Обещаю тебе.
Я помню голос матушки, которая шептала на ухо:
– Ты сможешь, разглядывай внимательней, – говорила она и учила своим колдовским штучкам. Она говорила, что я такая же, как она. Что стану сильнее и моя магическая сила должна быть во благо.
Я помню её светлые вьющиеся волосы, большие красивые любящие глаза. Она пахла лесными ягодами, этот запах я запомнила на всю жизнь. Мне тогда было где-то лет восемь. Мы были в саду, и с закрытыми глазами пытаюсь воспроизвести сад в своём воображении.
Зелень, а рядом дерево с развевающимися ветвями, с сочными спелыми яблоками, там сидит моя матушка и улыбается, она срывает яблоко с дерева и протягивает мне. А я продолжала сидеть с закрытыми глазами и улыбалась. Матушка олицетворяла богиню женственности, гармонии и любви, она говорила, что если станет когда-нибудь грустно, чтобы всегда себе представляла то, что представляю сегодня, и будет легче справляться с недугом. Я тогда, как правило, ловила каждое её слово.
Она любила щекотать, я лежала в саду и громко смеялась до слёз, потом обнимала матушку и говорила, что очень её люблю. И думала, что она будет всегда со мной и ничто не сможет нас разлучить. Думала, что по утрам она всегда будет плести косы, и её руки будут гладить по голове, а в её объятиях буду скрываться от плохого настроения или грусти. Но всё оказалось не так. Оттого и чувствовала невыносимую тоску, будто сначала вырвали часть сердца, но время шло, и я начала по-другому мыслить, стала улыбчивой, более раскованной и ветреной.
С возрастом изменилась, будто всё забылось: и то, что матушка слегла, и то, что её болезнь сильно на меня повлияла.
Появились первые влюблённые отношения и отвлекли от бренной тяжести. Я стала иной или просто хотела стать другой, забывая о том, какой была ранее, потому что об этом напоминала самая любимая на свете женщина – моя мать, с которой я не могла быть.
Я имела близость и, лишившись целомудренности в раннем возрасте, скрывала это от отца, потому что он не смог бы меня выдать замуж. Слухи ходили, но я пыталась их пресекать, увольняя сначала кухарку, потом свою няньку с помощью жалоб на них отцу. Проделывая такие пакости, снова улыбалась, настроение и молодая кровь играли в моих венах как живая музыка. Я хотела влюбляться, хотелось новых знакомств. Но признаюсь, что всё-таки хотела убежать от мыслей о матушке, о её болезни и от осознания того, что никогда её не увижу прежней.
Мой игривый, ветреный, влюбчивый характер прямо-таки «затащил» на любовное приключение с конюхом, который стал моим первым парнем. Первой тайной влюблённостью. Конюх был утешением, очень милым и симпатичным ровесником. Тогда мне было четырнадцать лет. Я сама его подтолкнула на это, нетерпеливая и игривая, непослушная девчонка.
