И снова выручил случай. Когда он на обратном пути подошел к следующим за полем боя гораздо более широким каменным воротам, то поблизости от места, которое он недавно проходил и осматривал, в глаза ему сверкнул какой-то металлический предмет. Это был алюминиевый редуктор кислородного аппарата; в неглубокой щели между большой скалой и ложем испарившегося ручья темнела спина в обгоревшем комбинезоне. Труп был без головы. Ужасающая сила взрывной волны перебросила человека через нагромождение камней и размозжила его тело о скалу. Поодаль лежала ничуть не поврежденная кобура, в ней был аккуратно пригнанный, блестящий, словно только что вычищенный вейр. Роган забрал его себе. Он пытался опознать погибшего, но не смог. Двинулся дальше вверх по ущелью. Свет на восточном склоне был уже красным и, словно пылающий занавес, поднимался все выше, по мере того как солнце уходило за горный хребет. Было без четверти семь. Роган просто не знал, что делать. Пока что ему везло – по крайней мере в том смысле, что он выполнил задание, уцелел и мог возвращаться на корабль. В том, что четвертый человек тоже погиб, у него уже не было сомнений; да, впрочем, он был почти убежден в этом еще на корабле. Сюда пришел, чтобы полностью удостовериться. Так имеет же он теперь право возвращаться? Запаса кислорода, которым он обязан Реньяру, хватит еще на шесть часов. Но впереди ведь целая ночь; ночью он ничего не сможет делать, даже не из-за тучи, а из-за того, что скоро совсем выдохнется. Он глотнул очередную тонизирующую таблетку и, ожидая, пока она подействует, пытался составить хоть мало-мальски толковый план дальнейших действий. Черные заросли в вышине, у края скал, заливало багровое зарево заката, и в его свете острия кустов сверкали и переливались глубоким фиолетовым огнем.
Роган все не мог решиться. И, сидя вот так у отверстия большой пещеры, он услыхал надвигающееся тяжкое жужжание тучи. Странное дело – он ничуть не испугался. Его отношение к туче за один этот день поразительно переменилось. Он знал – или по крайней мере ему казалось, будто он знает, – что он может себе позволить, точно альпинист, которого не отпугивает смерть, таящаяся в трещинах ледника. Правда, он и сам еще толком не разобрался, что за перемена в нем произошла; он не мог вспомнить, когда впервые, глядя на черные заросли, переливающиеся на склонах всеми оттенками фиолетового цвета, приметил их угрюмую красоту. Но теперь, уже видя черные тучи, – а приближались две тучи, взлетевшие с обоих склонов ущелья, – он даже не шевельнулся, не пытался укрыться, прижимаясь к камням. В конце концов, было не важно, сидел он или лежал, если только аппаратик продолжал работать. Сквозь материал комбинезона Роган коснулся его круглого, как монетка, донышка и кончиками пальцев ощутил тончайшую вибрацию. Он не хотел накликать опасность и уселся поудобней, чтобы не шевелиться без надобности.
Тучи теперь громоздились по обеим сторонам ущелья. Их черную клубящуюся массу словно пронизывал какой-то поток организующих импульсов, потому что они сгущались на краях, образуя почти вертикальные колонны, а в середине выпячивались, тянулись друг к другу и все больше сближались. Похоже было, что какой-то незримый титан-скульптор с необычайной быстротой придавал им форму. Несколько беглых разрядов пронизало воздух между самыми сближенными местами туч, которые будто бы рвались друг к другу, а все же оставались на месте и только все стремительней клубились в центре. Блеск этих молний был удивительно тусклым; обе тучи сверкнули в нем на мгновение, как застывшие в полете мириады черно-серебряных кристалликов. Потом, когда в скалах несколько раз прокатилось эхо громовых раскатов, слабое и приглушенное, словно его накрыли звукопоглощающим материалом, обе стороны черного моря, вибрируя, напрягаясь до предела, соединились и проникли друг в друга. Воздух под ними потемнел, будто солнце уже зашло, и тут же возникли в нем какие-то странные извилистые линии. Роган очень не скоро понял, что это гротескно-искаженное отражение каменистого дна ущелья. Эти воздушные зеркала под потолком тучи колебались и распадались; и вдруг он увидел гигантскую, макушкой упирающуюся в тучу человеческую фигуру, которая неподвижно глядела на него, хотя само изображение непрестанно вибрировало и прыгало, то угасая, то снова вспыхивая в таинственном ритме. И снова прошло несколько секунд, прежде чем Роган узнал собственное отражение, висящее в пустоте между боковыми колоннами тучи. Он был так изумлен, до такой степени потрясен непонятными действиями тучи, что забыл обо всем. Мелькнула у него мысль, что, быть может, туча знает о нем, о присутствии последнего живого человека среди скал ущелья. Но и этой мысли он не испугался; не потому, что это было слишком невероятно – он уже ничего не считал невозможным, – а просто он жаждал участвовать в этой все более мрачной мистерии, значения которой, в этом он был уверен, никогда не поймет. Его гигантское лицо, сквозь которое просвечивали отдаленные склоны в конце ущелья, куда не ложилась тень тучи, расплывалось. Из тучи выползало бесчисленное множество отростков; если она втягивала одни, их место занимали другие. Из них начал падать, постоянно нарастая, черный дождь. Кристаллики падали и на Рогана, слегка ударяли его по голове, скатывались по комбинезону, собирались в складках. Черный дождь все шел, а голос тучи, это всеобъемлющее, заполнившее не только долину, но, казалось, и всю атмосферу планеты гудение, поднимался все выше; в туче возникли локальные смерчи, окна, сквозь которые просвечивало небо, черный саван разодрался в центре, двумя волнами двинулся тяжело, будто бы нехотя, к зарослям, всосался в их неподвижную чащобу и исчез.
Роган по-прежнему сидел не шевелясь. Он не знал, можно ли стряхнуть кристаллики, которыми он весь был усыпан; очень много их лежало на камнях; белое, словно костяное, русло ручья теперь выглядело так, будто его чернилами забрызгали. Он осторожно взял пальцами один из треугольных кристалликов, а тот словно ожил, щекотнул ладонь слабым теплым дуновением; Роган инстинктивно разжал пальцы, и кристаллик улетел.
И тогда, как по сигналу, зароилось все вокруг. Лишь в первый миг это движение было хаотическим. Потом черные точечки сгустились, словно дым, стелющийся по земле, сконцентрировались и столбами взмыли вверх. Казалось, что сами скалы дымятся, как исполинские беспламенные факелы. А потом снова произошло нечто непонятное. Когда взлетающий рой круглым облаком повис точно посредине ущелья, выделяясь на сумеречном небе, как огромный пушистый черный шар, обе тучи опять вынырнули из зарослей и бросились на него с ошеломляющей быстротой. Рогану казалось, что он слышит невероятный скрежет воздушной схватки, но, видимо, это была иллюзия. Он подумал было, что перед ним развернулся бой, что тучи выбросили на дно ущелья искалеченных «мушек», что они хотят избавиться от этого балласта. Но схватка и сейчас оказалась лишь иллюзией. Тучи разошлись, и от пушистого шара не осталось и следа. Они его поглотили. Через миг вершины скал снова истекали кровью последних закатных лучей, а просторная долина затихла и опустела.
Роган встал; ноги у него все еще подгибались. Он вдруг показался себе смешным с этим излучателем, торопливо отнятым у мертвеца; более того – он чувствовал себя ненужным в этой стране торжествующей смерти, где могли существовать и побеждать лишь неживые создания, чтобы свершать таинственные действа, которых не должны были видеть ничьи живые глаза. Не с ужасом, но с ошеломленным восхищением участвовал он недавно в том, что здесь творилось. Роган знал, что никто из ученых не сможет разделить его чувств, но теперь он хотел вернуться не только как вестник гибели товарищей, но и как человек, который будет добиваться, чтобы эту планету оставили нетронутой. «Не все и не всегда принадлежит нам», – подумал он, медленно спускаясь вниз по ущелью.
