Крулль с самого начала помыкал роботом, награждал его презрительными кличками и гонял по мелочам, от чего остальные члены группы воздерживались хотя бы потому, что универсальный робот – не лакей. И делал он это, видимо, затем, чтобы, унижая Анела, досадить Массене, прямо задирать которого не решался.
Теперь шла борьба нервов – первый, кто проявит беспокойство о судьбе Анела, как бы признает себя побежденным. Пиркс чувствовал, что и он оказался втянутым в молчаливое соревнование, столь дурацкое и одновременно столь напряженное. Он подумал, с чего бы он начал на месте руководителя. Наверно, с немногого – в такую ночь нельзя отправляться на поиски. Так или иначе, оставалось ждать утра, а сейчас разве что попытаться установить радиосвязь, причем с минимальными шансами на успех – радиус связи на ультракоротких волнах в сильно пересеченной горной местности был невелик.
До сих пор они никогда не посылали Анела одного, хотя инструкция этого не запрещала, но в ней была масса ограничительных параграфов с бесчисленными оговорками. А впрочем, черт с ними, с параграфами! Пиркс считал, что Массена, вместо того чтобы раздраженно выковыривать из банки остатки пригоревшего мяса, мог бы все-таки попытаться вызвать робота по радио. Он раздумывал, что было бы, если б он сделал это сам. С Анелом наверняка что-то случилось. Может ли робот сломать ногу? Никогда ни о чем подобном Пирксу слышать не приходилось.
Он встал, подошел к столу и, чувствуя на себе делано равнодушные взгляды товарищей, стал внимательно изучать карту, на которой Крулль собственноручно вычертил маршрут Анела. Не выглядит ли это так, будто он контролирует руководителя? Пиркс быстро поднял голову, встретил взгляд Крулля, который явно хотел что-то сказать и уже раскрыл было рот. Но под холодным взглядом Пиркса он только кашлянул и, сгорбившись, стал дальше сортировать бумаги. Видимо, Пиркс, сам того не сознавая, здорово подействовал на него своим взглядом, – в такие минуты в нем просыпалось что-то, от чего на борту ракеты его слушались, уважали, но отчасти и побаивались.
Он отложил карту. Трасса доходила до большой скалистой стены с тремя словно подмытыми потоком утесами и дальше огибала их. Мог ли робот не выполнить задание? Это было невероятно.
«Но ведь можно повредить ногу, даже попав в маленькую трещину!» – подумал Пиркс. Нет, это глупо. Робот, такой, как Анел, может упасть хоть с сорокаметровой высоты. И не из таких положений они выходят целыми и невредимыми. Металл, из которого они сделаны, покрепче хрупких человеческих костей. Так что же случилось, черт побери?
Он выпрямился и с высоты своего роста взглянул сначала на Массену, который, оттопырив губу, дул, остужая слишком горячий чай, потом на Крулля и, наконец, демонстративно отвернувшись, пошел в крохотную спальню, где, пожалуй, с излишней резкостью выдернул из стены складную кровать и привычно, в четыре приема скинув одежду, забрался в спальный мешок. Он знал, что ему вряд ли удастся заснуть, но сидеть с товарищами было невмоготу. Вовсе не исключено, что, оставшись с ними, он бы сказал, что думает, и зря – так и сяк завтра они расстанутся; с того момента, как они войдут в корабль, оперативная группа Йоты прекратит существование.
Ему уже начало мерещиться разное – серебристые ручейки стекали из-под век, пушистые светлячки манили ко сну; он перевернул подушку на прохладную сторону – и вдруг словно воочию увидел перед собой Анела, каким он ему запомнился за несколько минут до выхода. Массена как раз прилаживал к нему ракетные патроны, которые позволяли, как бы наперекор гравитации, несколько минут продержаться в воздухе; это устройство применяли все, разумеется, при обстоятельствах, учитываемых предусмотрительными инструкциями. Странная это была сцена – всегда странно смотреть, как человек помогает роботу. Обычно бывает как раз наоборот. Однако Анел не мог дотянуться рукой до футляров, укрепленных под торчащим словно горб, набитым до отказа рюкзаком. Он нес груз, которого хватило бы двум людям. На деле в этом не было ничего дурного – в конце концов он был просто машиной и в случае необходимости микроскопическая стронциевая батарея, заменявшая ему сердце, давала мощность в шестнадцать лошадиных сил. Однако сейчас, в предсонном дурмане, Пирксу все это, вместе взятое, не очень понравилось; он всей душой был на стороне молчаливого Анела и склонялся к мысли, что тот, подобно ему самому, вовсе не так уж спокоен по натуре, а только прикидывается спокойным, делая вид, что все идет нормально. Прежде чем окончательно погрузиться в сон, Пиркс подумал еще кое о чем. Это были самые потаенные мечты, каким только может предаваться человек, – наверно, потому, что после пробуждения обычно не помнит о них, – то, что завтра он не будет помнить ничего, оправдывает сегодня все. Пиркс вообразил сказочную, мифическую ситуацию, которая – он знал это не хуже других – была совершенно немыслимой: бунт роботов. И, ощущая в глубине души уверенность, что тогда он непременно оказался бы на их стороне, мгновенно заснул, как бы очистившись.
Проснулся он рано, неизвестно почему, и первой его мыслью было: ветер прекратился. Потом он вспомнил об Анеле и своих видениях перед сном; его немного смутило, что такое вообще могло прийти ему в голову. Еще некоторое время он лежал, пока не пришел к успокоительной мысли, что эти сумеречные, зыбкие образы приходили не наяву, хотя в отличие от сна, который от нас независим, не обошлись без малой, почти подсознательной его помощи. Подобные психологические изыскания были Пирксу чужды, он подумал, что зря забивает ими голову, слегка приподнялся на локте и прислушался: абсолютная тишина. Отодвинул штору иллюминатора над головой. Сквозь мутное стекло виднелся предрассветный туман. И только тут Пиркс понял, что придется идти в горы. Вскочил с кровати, чтобы заглянуть в общую комнату. Робота не было, те двое уже встали. За завтраком Крулль мимоходом, так, словно это было решено еще вчера, заметил, что выйти придется немедленно, так как вечером прибудет «Ампер», а сборка дома и упаковка вещей займут самое меньшее часа полтора. Он нарочно не уточнил, идут они из-за отсутствия данных или из-за Анела.
Пиркс молча ел за троих. Его товарищи допивали кофе, а он уже встал и, покопавшись в своем мешке, переложил в рюкзак моток белого нейлонового шнура, альпеншток и крючья. Подумав, добавил альпинистские ботинки – на всякий случай.
Они вышли, когда только начало рассветать. На бесцветном небе уже не было видно звезд. Тяжелая фиолетово-серая дымка на скалах, лицах, в самом воздухе была неподвижна и морозна, горы на севере черной массой застыли в темноте, а южный хребет, тот, который был ближе, стоял словно высвеченная сверху маска с искристой оранжевой полосой над вершинами. Этот отсвет, далекий и призрачный, делал видимыми клубы пара, вырывающиеся из ртов трех человек. Хотя атмосфера была разреженнее, чем на Земле, дышалось легко. Остановились на краю равнины. Островки травы, темнеющие в сумраке уходящей ночи, остались позади. Перед ними лежала ледниковая морена, груды камней, казалось, просвечивали сквозь колеблющуюся воду. Еще несколько сотен метров вверх – и появился ветер; он налетал короткими порывами. Люди шли, легко перескакивая через небольшие камни и поднимаясь на крупные; иногда каменная плита сухо стучала о другую, порой кусочек камня выскальзывал из-под ботинка и скатывался по склону под аккомпанемент разлетающихся отголосков, словно внизу кто-то просыпался. Порой поскрипывал наплечный ремень, звякали подковки на ботинках; эти скупые звуки придавали походу видимость согласия и четкости, будто двигалась спаянная единым стремлением альпинистская группа. Пиркс шел вторым, за Массеной. Было еще слишком темно, чтобы как следует разглядеть рельеф далеких склонов. Пиркс напряженно вглядывался в даль. Поскользнулся на валуне раз, другой, третий – неудачно ставил ногу, – но все продолжал вглядываться, словно хотел отключиться не только от тех, кто его окружал, но и от самого себя, от своих мыслей. Он вовсе не думал об Анеле, а только механически шарил взглядом по нагромождению древних скал, застывших в полном безразличии, в котором лишь человеческое воображение могло усмотреть угрозу и вызов.
