Что-то вытолкнуло его из сна – во тьму. Остались позади (где?) багровые, задымленные контуры (город? пожар?), противник, погоня, попытки отвалить скалу – скалу, которая была этим (человеком?). Пиркс безуспешно пытался догнать ускользающие воспоминания; как всегда в такие минуты, он подумал, что в снах нам дается жизнь более интенсивная и естественная, чем наяву; она освобождена от слов и при всей своей непредвидимой причудливости подчиняется законам, которые кажутся бесспорными – но лишь там, во сне.
Он не знал, где лежит, он ничего не помнил. Достаточно было рукой шевельнуть, чтобы это выяснить, но он злился на бессилие своей памяти и подхлестывал ее, добиваясь сведений. Он сам себя обманывал: лежал вроде неподвижно, а все же пытался отгадать, где находится. Во всяком случае, это не была корабельная койка. И вдруг – будто вспышка все озарила: посадка; пламя в пустыне; диск луны, словно бы поддельной, слишком большой; кратеры – в пылевых заносах; грязно-рыжие струи песчаной бури; квадрат космодрома, башни.
Марс.
Он лежал, теперь уже вполне по-деловому стараясь сообразить, что его разбудило. Пиркс доверял своему телу; оно не проснулось бы без причины. Правда, посадка была довольно трудная, а он порядком устал после двух вахт подряд, без передышки: Терман сломал руку – когда автоматы включили тягу, его бросило о стену. После одиннадцати лет космических полетов так шлепнуться при переходе к весомости – ну и осел! Надо будет навестить его в госпитале… Из-за этого, что ли?… Нет.
Пиркс начал теперь поочередно припоминать события вчерашнего дня с момента посадки. Садились в бурю. Атмосферы тут всего ничего, но когда ветер – двести шестьдесят километров в час, тут, при таком ничтожном давлении, прямо на ногах не устоишь. Подошвы ничуть не трутся о грунт; при ходьбе надо зарываться ногами поглубже в песок – увязая по щиколотку, приобретаешь устойчивость. И эта пыль, что с леденящим шорохом скребется по скафандру, забивается в любую складку… она не очень-то красная и даже не рыжая – обыкновенный песок, только мелкий: за несколько миллиардов лет успел перемолоться.
Капитаната здесь не было – ведь не было и нормального космопорта. Проект «Марс» на втором году своего существования все еще держался в основном на времянках; что ни построй, все песком засыплет; ни гостиницы, ни общежития хотя бы – ничего. Надувные купола, огромные, величиной с десяток ангаров каждый, – под сверкающим зонтиком стальных тросов, заякоренных на бетонных колодах, еле заметных среди дюн. Бараки, гофрированная жесть, груды, кипы, штабеля ящиков, контейнеров, резервуаров, бутылей, связок, мешков – целый городок из грузов, что сваливаются сюда с лент транспортеров. Единственным вполне приличным помещением, обжитым, прибранным, была диспетчерская – она находилась вне зонтика, за две мили от космодрома; здесь Пиркс и лежал сейчас, в постели дежурного контролера Сейна.
Он сел на кровати и босой ногой нащупал комнатные туфли. Он всегда возил их с собой и всегда раздевался на ночь; если утром не удавалось как следует побриться и умыться, он чувствовал себя не в форме. Он не помнил, как выглядит комната, и на всякий случай выпрямлялся осторожно; чего доброго, башку расшибешь при здешней экономии на материалах (весь Проект по швам трещал от этой самой экономии; Пиркс кое-что знал об этом). Он снова рассердился на себя за то, что забыл, где находятся выключатели. Как слепая крыса… Пошарил по стене – вместо выключателя нащупал холодный рычажок. Дернул.
Что-то тихо щелкнуло, и со слабым скрежетом раскрылась ирисовая диафрагма окна. Начинался тягостный, смутный, пропыленный рассвет. Стоя у окна, похожего скорее на корабельный иллюминатор, Пиркс потрогал щетину на подбородке, поморщился и вздохнул: все было как-то не так, хотя, в сущности, непонятно почему. Впрочем, если б он подумал над этим, то, может, признался, что понятно. Он терпеть не мог Марса.
Это было его сугубо личное дело; никто об этом не знал, да никого это и не касалось. Марс, по мнению Пиркса, был олицетворением утраченных иллюзий, мечтаний развенчанных, осмеянных, но близких сердцу. Он предпочел бы летать на любой другой трассе. Писанину о романтике Проекта Пиркс считал сплошной чепухой, перспективы колонизации – фикцией. Да, Марс обманул всех; он обманывал всех уже второе столетие. Каналы. Одно из самых прекрасных, самых необычайных приключений в истории астрономии. Планета ржаво-красная: пустыни. Белые шапки полярных снегов: последние запасы воды. Словно алмазом по стеклу прочерченная, тонкая, геометрически правильная сетка от полюсов до экватора: свидетельство борьбы разума против угрожающей гибели, мощная ирригационная система, питающая влагой миллионы гектаров пустыни, – ну конечно, ведь с приходом весны окраска пустыни менялась, темнела от пробужденной растительности, и притом именно так, как следует, – от полюсов к экватору. Что за чушь! Не было и следа каналов. Растительность? Таинственные мхи, лишайники, надежно защищенные от морозов и бурь? Ничего подобного; лишь полимеризованные высшие окиси углерода покрывают поверхность планеты – и улетучиваются, когда ужасающий холод сменяется холодом только ужасным. Снеговые шапки? Обычный затвердевший СО2. Ни воды, ни кислорода, ни жизни – растрескавшиеся кратеры, изъеденные пыльными бурями скалы, унылые равнины, мертвый, плоский, бурый ландшафт под бледным, серовато-ржавым небом. Ни облаков, ни туч – какая-то неясная мглистость; по-настоящему темнеет лишь при сильных ураганах. Зато атмосферного электричества – до черта и сверх того…
Что это? Подали сигнал какой-то? Нет, это пение ветра в стальных тросах ближайшего «пузыря». В тусклом свете (песок, несомый ветром, быстро справлялся даже с самым твердым стеклом, а уж пластиковые жилые купола сразу помутнели, как бельма) Пиркс включил лампочку над умывальником и начал бриться. Пока он кривил лицо на все лады, ему пришла в голову до того глупая фраза, что он невольно усмехнулся: «Марс – просто свинья».
Однако это и вправду свинство – столько надежд на него возлагалось и так он их обманул! По традиции… но кто ее, собственно, установил? Никто в отдельности. Никто не выдумал этого сам; у этой концепции не было авторов, как нет авторов у легенд и поверий; значит, такое представление возникло из вымыслов, но – чьих? Астрономов? Созерцателей мифов? Белая Венера, звезда утренняя и вечерняя, укутанная плотной облачной пеленой, – это планета молодая, там повсюду джунгли, да ящеры, да вулканы в океанах; одним словом – это прошлое нашей Земли. А Марс – высыхающий, заржавевший; там полным-полно песчаных бурь и удивительных загадок (каналы нередко раздваивались, канал-близнец возникал за одну ночь! И ведь масса усердных, бдительных астрономов подтверждала это!); Марс, чья цивилизация героически борется против угасания жизни на планете, – это будущее Земли. Все просто, ясно, четко, понятно. Только вот неверно все – от А до Я.
Под ухом торчали три волоска, которые не брала электробритва; но обычная безопасная бритва осталась на корабле, и он начал подбираться к волоскам то так, то этак. Ничего не получалось.
