Книга Как работает мозг, страница 115. Автор книги Стивен Пинкер

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Как работает мозг»

Cтраница 115

Вторая причина, по которой мы не эволюционировали в настоящих ученых, – это издержки знаний. Наука обходится дорого, причем не только суперпроводящий коллайдер, но и элементарный анализ причины и следствия в соответствии с канонами Джона Стюарта Милля. Недавно мне не понравился испеченный мною хлеб, потому что он получился слишком сухим и пышным. Поэтому я увеличил количество воды, уменьшил количество дрожжей и снизил температуру. Я до сих пор не знаю, какая из этих манипуляций принесла нужный эффект. Ученый во мне знал, что правильно было бы провести эксперимент, перепробовав все восемь логических комбинаций по факторному плану: больше воды, столько же дрожжей, такая же температура; больше воды, больше дрожжей, такая же температура; больше воды, столько же дрожжей, сниженная температура; и так далее. Однако эксперимент занял бы у меня восемь дней (даже 27, если бы я захотел провести по каждому из факторов два этапа повышения, и 64, если три); кроме того, для него потребовались бы блокнот и калькулятор. Но мне нужен был вкусный хлеб, а не вклад в архивы знаний человечества, поэтому моей единственной попытки мне было достаточно. В большом обществе с письменностью и институционализированной наукой издержки огромного количества экспериментов компенсируются выгодой полученных в результате законов для большого количества людей. Именно поэтому налогоплательщики не возражают против того, чтобы финансировать научные исследования. Однако если речь идет о частных интересах отдельного человека или даже небольшой группы людей, основательные научные исследования того не стоят.

Третья причина того, что мы – посредственные ученые, состоит в том, что наш мозг был ориентирован на биологическую приспособленность, а не на истину. Иногда истина адаптивна, а иногда – нет. Конфликты интересов свойственны человеческой натуре (см. главы 6 и 7), и мы склонны добиваться не самой истины, а своей версии истины [332].

К примеру, во всех обществах опыт и знания распределены неравномерно. Наш ментальный инструментарий для понимания мира – даже для понимания значения простых слов – создан для работы в обществе, где мы можем при необходимости проконсультироваться со специалистом. Философ Хилари Патнэм признает, что он, как и большинство людей, не имеет понятия, чем бук отличается от вяза. Тем не менее ни для него, ни для нас эти слова не являются синонимами; мы все знаем, что их референтами являются разные виды деревьев и что в мире есть специалисты, которые могут сказать нам, какое дерево как называется, если нам когда-нибудь это потребуется узнать. Специалисты бесценны, и обычно за это они получают вознаграждение в форме уважения и благосостояния. Однако наша зависимость от специалистов становится искушением для них самих. Специалисты часто обращаются к миру чудес – оккультных сил, разгневанных богов, магических зелий, – который непостижим простым смертным, но достижим посредством их услуг. Племенные шаманы – это жулики, которые дополняют свои значительные знания иллюзионизмом, наркотическим трансом и другими дешевыми фокусами. Подобно Волшебнику из страны Оз, они не позволяют своим просителям смотреть на человека за занавесом, а это противоречит беспристрастному поиску истины [333].

В сложном обществе потребность в специалистах делает нас еще более уязвимыми перед самыми разными шарлатанами – от торговцев, продающих на ярмарке средства от всех болезней, до бюрократов, которые рекомендуют правительствам принимать программы, которые сами же потом и выполняют. Современные практики, общепринятые в сфере научных исследований, – экспертная оценка, гранты на конкурсной основе, открытая взаимная критика – нацелены на то, чтобы минимизировать конфликты интересов ученых в теории, а иногда – и на практике. Истории известно немало случаев, когда власти в закрытых обществах из опасений выставляли достижения серьезной науки на посмешище: от католических стран Южной Европы в период после Галилео Галилея до Советского Союза XX века.

Под тяжелым каблуком власти может оказаться не только наука. Антрополог Дональд Браун с удивлением обнаружил, что за тысячелетия жителями Индии почти не было написано исторических монографий, в то время как в соседнем Китае таких работ были целые библиотеки. У него родилось предположение, что могущественные властители общества с наследственным разделением на касты понимали, что ничего хорошего не выйдет, если какой-нибудь ученый будет совать свой нос в летописи минувших лет, ведь он вполне может обнаружить доказательства, опровергающие заявления этих властителей, что они ведут свой род от героев и богов. Браун изучил 25 цивилизаций и сравнил общества с наследственным делением на социальные группы с другими обществами. Ни в одном из кастовых обществ не сложилась традиция точного описания прошлого; вместо этого в них присутствовали мифы и легенды. Кастовые общества также отличало отсутствие политологии, социологии, естествознания, биографических исследований, реалистической портретной живописи и общего образования [334].

Серьезная наука педантична; она дорого обходится обществу и несет угрозу привычному укладу. В неграмотных обществах охотников-собирателей, каковыми являлись наши предки, она едва ли могла представлять собой давление отбора, поэтому, как и следует ожидать, природные «исследовательские» способности людей отличаются от настоящей науки.

Коробочки

Юморист Роберт Бенчли как-то сказал, что в мире есть два класса людей: те, которые делят всех людей в мире на два класса, и те, которые этого не делают. В главе 2, задавая вопрос о том, как мозг различает индивидные объекты, я исходил из того, что мышление формирует категории. Однако привычная способность к категоризации также заслуживает анализа. Люди мысленно раскладывают вещи и других людей по коробкам, давая каждой коробке название, а потом одинаково обращаются со всем содержимым одной коробки. Но если наши собратья так же уникальны, как их отпечатки пальцев и как каждая снежинка, откуда это стремление все классифицировать?

В учебниках по психологии обычно даются два объяснения, но оба они нерациональны. Одно состоит в том, что память не может удержать все события, которые лавиной обрушиваются на наши органы чувств; храня в памяти только категории, мы снижаем нагрузку. Тем не менее кажется маловероятным, чтобы мозгу с его триллионами синапсов не хватало объема памяти. Разумно утверждать, что не помещаются в память объекты комбинаторного характера – все предложения на английском языке, все шахматные партии, все формы всех цветов, размеров и местоположений, – потому что количество вариантов, образованных в результате комбинаторного взрыва, может превзойти количество частиц во Вселенной и оказаться непомерным для объема памяти мозга даже по самым оптимистичным оценкам. Однако человеческая жизнь длится каких-то ничтожных два миллиарда секунд, и науке не известно ни одной причины, почему мозг был бы неспособен зарегистрировать каждый объект и событие, с которым мы сталкиваемся в жизни. Кроме того, мы часто помним не только саму категорию, но и ее представителей (например, календарные месяцы, членов семьи, континенты, бейсбольные команды), так что категория только увеличивает нагрузку на память.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация