Конечно, нельзя сказать, что люди испытывают необъяснимую тоску по своей первобытной родине. Им просто нравятся особенности пейзажа, типичные для саванны. Чтобы выяснить, какие пейзажи люди находят наиболее красивыми, Орианс и Хеерваген привлекли профессиональный опыт садовников, фотографов и художников. Результаты они рассматривали как вторую разновидность данных о человеческих предпочтениях в вопросе среды обитания, дополняющую эксперименты с реакцией людей на слайды. Они выяснили, что пейзажи, которые были названы наиболее красивыми, очень похожи на оптимальный образ саванны: полуоткрытое пространство (ни полностью открытое, потому что оно делает своих обитателей уязвимыми, ни полностью покрытое растительностью, потому что это затрудняет обзор и передвижение) с равномерным растительным покровом, видимостью до горизонта, большими деревьями, источниками воды, изменениями рельефа и множеством троп, ведущих в другие места. Географ Джей Эпплтон так резюмировал особенности, делающие пейзаж привлекательным: обзор и убежище, или возможность видеть, не будучи при этом увиденным. Это сочетание позволяет нам знакомиться с обстановкой, не подвергая себя опасности.
Кроме этого, земля должна быть удобочитаемой. Любой, кто хоть раз сбивался с дороги в густом лесу или видел документальные съемки расстилающихся вокруг во всех направлениях песчаных дюн или снежных заносов, знает, как ужасна окружающая среда без системы ориентиров. Ландшафт – это всего лишь очень большой объект, а мы обычно узнаем сложные объекты, локализуя их элементы в системе координат, увязанной с объектом (см. главу 4). В ментальной карте системами координат являются крупные вехи: например, деревья, камни, пруды, длинные тропы или естественные границы вроде рек и горных цепей. Вид без подобных ориентиров вызывает у нас беспокойство. Каплан и Каплан обнаружили еще один ключ к естественной красоте, которую они называют тайной. Огибающий холм дорога, извилистый ручей, пробел в густой листве, холмистый рельеф, частично закрытый от наших глаз вид – все это приковывает наше внимание, намекая на то, что эта земля может скрывать еще много важных особенностей, которые можно обнаружить, если продолжить ее исследовать
[422].
Люди также любят смотреть на животных и растения, особенно на цветы. Если вы читаете эту книгу дома или в другой приятной, но искусственно созданной обстановке, то велики шансы того, что, подняв глаза, вы найдете в декоре анималистический, растительный или цветочный мотив. Очевидно, что мы не можем не интересоваться животными. Мы едим их, они едят нас. Однако наша любовь к цветам, которые мы не употребляем в пищу (разве что в составе салата в каком-нибудь непомерно дорогом ресторане), нуждается в объяснении. Мы встречались с ней в главах 3 и 5. Люди – ботаники от природы, а цветок – это богатый источник информации. Растения образуют однородное море зелени, и различить их порой можно лишь по цветам. Цветок – это вестник роста, отмечающий собой место, где в будущем любое существо, достаточно умное, чтобы запомнить его, сможет найти фрукты, овощи или корнеплоды.
Некоторые природные явления вызывают у нас сильные эмоции: закат, гром, собирающиеся тучи, огонь. Орианс и Хеерваген отмечают, что они свидетельствуют о надвигающихся существенных изменениях: темноте, буре, пожаре. Пробуждаемые ими эмоции заставляют остановиться, обратить внимание и приготовиться к тому, что скоро произойдет.
Экологическая эстетика играет значительную роль в нашей жизни. Наше настроение зависит от окружающей обстановки: представьте, что вы находитесь в зале ожидания автовокзала; а теперь – в домике на берегу озера. Главная покупка в жизни любого человека – это дом, и три правила приобретения жилища – место, место и еще раз место – в полной мере относятся (если абстрагироваться от современных представлений об удобстве) к наличию пастбищ, деревьев, водоемов и хорошего обзора. Ценность самого дома определяется тем, в какой мере в нем присутствуют укрытие (уют) и тайна (уголки, изгибы, окна, наличие уровней). Люди и в самой невероятной из экосистем пытаются найти собственный кусочек саванны, который они смогут назвать домом.
В Новой Англии любая земля, оставленная без внимания, очень быстро превращается в неухоженный лиственный лес. Во время моего пребывания в пригороде я и мои соседи каждый уик-энд вытаскивали газонокосилки, воздуходувки, щеподробилки, приспособления для вытаскивания сорняков, обрубания сучьев, подстригания ветвей, обрезания побегов, обрезки живой изгороди и принимались за сизифов труд, пытаясь сдержать натиск разрастающегося леса. Здесь, в Санта-Барбаре, земля предпочитает быть покрытой сухим чапарелем, однако несколько десятков лет назад основатели города начали запруживать заповедные реки и проделывать туннели в горах, чтобы добыть воду для своих пересохших лужаек. Во время недавней засухи местные жители так отчаялись увидеть зеленые просторы, что начали покрывать свои пыльные дворы зеленой краской.
Пища для размышлений
Большие зеленые куски жирных сусличьих кишок;
Мясо изуродованной обезьяны,
Концентрированные куриные лапки,
Целые банки окаменевшего дельфиньего гноя,
А я без ложки, вот досада! —
незабываемая песня, которую мы пели в детстве у костра на мотив The Old Gray Маге; автор текста неизвестен.
Отвращение – чувство, знакомое всем людям; о нем сигнализирует особенное выражение лица, и во всем мире оно кодифицировано в форме табу на отдельные продукты. Как и прочие чувства, отвращение оказывает колоссальное воздействие на жизнь человека. Во время Второй мировой войны американские пилоты, оказавшиеся на островах в Тихом океане, предпочитали ходить голодными, но не осмеливались есть жаб и жуков, которые, как им говорили, были абсолютно безвредны. Отвращение к определенной пище – стойкий маркер этнической принадлежности, сохраняющийся долгое время после того, как человек забыл обо всех остальных национальных традициях
[423].
Если судить по критериям современной науки, отвращение – чувство явно иррациональное. Люди, которых тошнит при мысли о поедании отвратительного объекта, могут сказать, что есть его вредно или негигиенично. Тем не менее простерилизованного таракана они сочтут ничуть не менее отвратительным, чем того, которого только что достали из шкафа, а если этого стерилизованного таракана всего на один миг опустить в стакан с напитком, они откажутся его пить. Люди не желают пить сок, который хранился в совершенно новой бутылке для сбора мочи; на больничных кухнях обнаружили, что это замечательный способ предотвратить мелкое воровство. Люди не желают есть суп, если его подали в совершенно новой больничной утке или если его помешали новой расческой или хлопушкой для мух. Большинство людей ни за какие деньги не станет есть кекс, выпеченный в форме собачьих экскрементов, или держать во рту резиновую имитацию рвоты, только что купленную в магазине розыгрышей. Собственная слюна кажется нам не отвратительной, пока она находится у нас во рту, но большинство людей не будут есть суп из тарелки, в которую они плюнули.
