Большинство жителей Запада не допускают даже мысли о том, чтобы съесть насекомое, червяка, жабу, личинку или гусеницу, однако все они очень питательны, и их на протяжении всей истории употребляли в пищу большинство народов в истории человечества. Все предлагаемые рациональные объяснения нелогичны. Говорите, что насекомые грязные, потому что они соприкасаются с фекалиями или с мусором? Но ведь многие насекомые, напротив, очень гигиеничны. Термиты, например, жуют только дерево, но жителям Запада от этого не проще съесть их. Сравните их с курицей, которая для нас является просто воплощением вкусной пищи («Попробуй это – на вкус, как курица!») и в то же время запросто поедает мусор и фекалии. И, конечно же, все мы любим томаты, которые становятся такими сочными и крупными благодаря удобрению навозом. Насекомые переносят заразу? Но и мясо животных тоже. Просто нужно сделать с насекомыми то же, что делают во всем остальном мире, – подвергнуть термической обработке. У насекомых трудноперевариваемые крылышки и лапки? Можно оборвать их, как вы поступаете с вареными креветками, или обойтись личинками. Насекомые неприятны на вкус? Вот что пишет британский энтомолог, изучавший лаосские кулинарные традиции и не понаслышке знающий свой предмет изучения:
Ни одно из них не было отвратительным, некоторые довольно приятны на вкус, в особенности мечеусы. По большей части они были пресными, с легким овощным привкусом, но разве человек, впервые попробовавший, скажем, хлеб, не удивился бы тому, почему мы едим такую безвкусную пищу? У поджаренного навозного жука или мягкотелого паука отличная хрустящая корочка и мягкая внутренняя часть с консистенцией суфле, которую никак нельзя назвать неприятной. Обычно к ним добавляют соль, иногда чили или листья ароматных трав, а иногда едят с рисом или добавляют в соусы или карри. Вкус исключительно сложно описать, однако мне кажется, чтобы описать вкус термитов, цикад и сверчков, наилучшим образом подходит латук; вкус паука-нефила – латук с сырым картофелем, а вкус мечеуса (Lethocerus irtdicus') – насыщенный сыр «горгонзола». Никаких пагубных последствий от поедания этих насекомых я не испытал
[424].
Психолог Пол Розин мастерски описал психологию отвращения. Отвращение – это страх внедрения в организм неприятного вещества. Поедание – это самый прямой способ внедрения вещества в организм, и, как показывает приведенная мной песня, это самая ужасная мысль, связанная с отвратительным веществом. Нюхать его или дотрагиваться до него тоже неприятно. Отвращение не дает людям съесть некоторые вещи или, если уже слишком поздно, заставляет выплюнуть их или извергнуть со рвотой. Выражение лица при этом говорит само за себя: нос сморщен, ноздри сужены, рот приоткрыт, язык выдвинут вперед, словно для того, чтобы вытолкнуть неприятный объект. Источником отвратительных объектов бывают животные. Это может быть все животное целиком, часть животного (в особенности плотоядного или падальщика), продукты жизнедеятельности, особенно вязкие субстанции вроде слизи или гноя, а больше всего – фекалии, которые всегда и везде считались отвратительными. Разлагающееся животное или часть его тела вызывают не меньшее омерзение. Для сравнения, растения тоже иногда вызывают неприятное чувство, но неприязнь и отвращение – не одно и то же. Когда люди избегают той или иной растительной пищи – например, лимской фасоли или брокколи – то это оттого, что она горькая или острая на вкус. В отличие от отвратительных продуктов животного происхождения, такие продукты не воспринимаются как невыразимо мерзкие или оскверняющие. Возможно, наиболее сложная мысль из когда-либо высказанных на тему овощей, вызывающих неприязнь, принадлежит Кларенсу Дэрроу: «Я не люблю шпинат, и я очень рад, что не люблю его, потому что если бы я его любил, я бы его ел, а я его просто ненавижу». Неорганических и непитательных веществ вроде песка, ткани, коры люди просто избегают, не испытывая при этом сильных эмоций.
Причем дело не просто в том, что источником отвратительного почти всегда бывают животные, а в том, что происходящее от животных почти всегда бывает отвратительным. Не-отвратительные части тела животного – скорее исключение. Из всех частей всех существующих на свете животных люди употребляют в пищу лишь ничтожно малую часть, а ко всему остальному не притрагиваются. Многие американцы едят только скелетные мышцы крупного рогатого скота, кур, свиней и некоторых видов рыбы. Есть другие части тела – кишки, мозги, почки, глаза и ноги – считается недопустимым, как и любые части тела любых других животных, не входящих в этот список: собак, голубей, медуз, улиток, лягушек, насекомых и миллионов других видов. Некоторые американцы еще более разборчивы: у них вызывает отторжение темное мясо курицы или куриное мясо на косточке. Даже любители кулинарных экспериментов готовы попробовать лишь незначительную часть представителей царства животных. И такая привередливость в отношении незнакомых частей тела животных характерна не только для избалованных американцев. Наполеон Шаньон, чтобы уберечь свой запас арахисового масла и сосисок от своих информантов яномамо, сказал им, что это фекалии и пенисы крупного рогатого скота. Яномамо, большие любители гусениц и личинок, понятия не имели, что такое крупный рогатый скот, но потеряли аппетит и оставили его в покое
[425].
Отвратительный объект загрязняет все, с чем соприкасается, сколь бы кратковременным ни был контакт и сколь бы невидимыми ни были последствия. Интуитивное представление, стоящее за отказом пить напиток, который мешали хлопушкой для мух или в который окунули стерилизованного таракана, заключается в том, что там могут остаться невидимые загрязняющие частицы этого объекта. Некоторые объекты – такие, как новая расческа или подкладное судно, – считаются грязными только потому, что они предназначаются для контакта с чем-то отвратительным, а другие – такие, как шоколадная имитация собачьего дерьма, – потому, что его напоминают. Розин отмечает, что психология отвращения подчиняется двум законам симпатической магии, основанной на внушении, присутствующим во многих традиционных культурах: закону контакта (то, что имело контакт, всегда остается в контакте) и закону подобия (подобное производит подобное).
Хотя отвращение— явление универсальное, список животных, не вызывающих отвращения, в каждой культуре свой, а это означает, что речь идет о процессе обучения. Всем родителям известно, что дети до двух лет тянут в рот все подряд, а психоаналитиками предложено множество теорий, объясняющих отсутствие у детей отвращения к фекалиям. Розин и его коллеги изучали истоки отвращения, предлагая детям разные продукты питания, которые взрослый американец сочтет отвратительными. К ужасу наблюдавших за экспериментом родителей, 62 % малышей съели имитацию собачьих фекалий («реалистично изготовленных из арахисового масла и пахучего сыра»), а 31 % – кузнечика.
Розин выдвигает предположение, что отвращению дети учатся в школьном возрасте, вероятно, потому что их ругают родители или потому что они видят выражение отвращения на лицах родителей при появлении отвратительного объекта. Однако мне это кажется маловероятным. Во-первых, все испытуемые старше трех лет вели себя примерно так же, как и взрослые. Например, четырехлетние дети отказывались есть искусственные фекалии или пить сок, в котором плавал кузнечик; единственное различие между ними и взрослыми было в том, что дети были менее чувствительны к контактному загрязнению. (Отказываются пить сок, в который окунули кузнечика или имитацию собачьих фекалий, только дети старше восьми лет.) Во-вторых, дети старше двух лет печально известны своей привередливостью в еде, и родителям с трудом удается заставить их попробовать новую пищу, не говоря уже о том, чтобы отказаться от старой. (Антрополог Элизабет Кэшден документально показала, что желание ребенка пробовать новую еду резко снижается, когда ему исполняется три года.) В-третьих, если бы детям пришлось учиться, чего нужно избегать в еде, то все животные казались бы нам вкусными, кроме тех, что объявлены вне закона. Тем не менее, как отмечает сам Розин, отвратительными кажутся все животные, кроме некоторых, которые разрешены
[426]. Ни одного ребенка не нужно учить испытывать отвращение при мысли о жирных грязных сусличьих кишках или мясе изуродованной обезьяны.
