Среди других распространенных фобий – боязнь высоты, бури, больших хищников, темноты, крови, незнакомцев, замкнутого пространства, глубокой воды, общественного мнения, а также боязнь выходить из дома без сопровождения. Связь между ними очевидна. Все это – ситуации, в которых наши эволюционные предки могли оказаться в опасности. Пауки и змеи часто ядовиты, особенно в Африке, а большинство из остальных объектов явно представляют угрозу для здоровья охотника-собирателя или, как в случае с общественным вниманием, для статуса. Страх— это чувство, которое мотивировало наших предков справляться с опасностями, с которыми они могли встретиться.
Вероятно, страх – это несколько разных чувств в одном. Разные фобии – боязнь реальных вещей, боязнь общественного порицания, боязнь выйти из дома – реагируют на лечение разными действующими веществами, а это подсказывает, что за них отвечают разные зоны мозга. Психиатр Айзек Маркс показал, что люди по-разному реагируют на разные пугающие явления, каждой угрозе соответствует своя реакция. Появление животного запускает у человека желание бежать, а пропасть заставляет его застыть на месте. Социальные угрозы вызывают смущение и примирительные жесты. Люди теряют сознание при виде крови, потому что их собственное кровяное давление падает, – вероятно, это реакция, которая позволит минимизировать потерю собственной крови. Лучшее доказательство тому, что любой страх – это адаптация, а не просто сбой в нервной системе, – это то, что животные виды, эволюционировавшие на островах, где не было хищников, утрачивают способность к страху и становятся легкой добычей для любого нового вида – отсюда и выражение «мертвый, как дронт» (англ, dead as a dodo)
[432].
Страхи жителей современного города защищают нас от опасностей, которые нам больше не угрожают, и не могут защитить от опасностей мира, окружающего нас ныне. Мы должны бояться не змей и пауков, а пистолетов, быстрой езды, езды без ремней безопасностей, газа для зажигалок и фена рядом с ванной. Представители службы общественной безопасности всячески стараются зажечь страх в сердцах граждан, прибегая к самым разным приемам – от статистики до шокирующих фотографий, но, как правило, безрезультатно. Родители кричат и наказывают своих детей, пытаясь внушить им, чтобы те не играли со спичками и не гоняли мяч на проезжей части, но когда школьникам из Чикаго задали вопрос, чего они больше всего боятся, они ответили: львов, тигров и змей – а их едва ли стоит опасаться в Городе ветров
[433].
Конечно, страхи меняются в зависимости от жизненного опыта. В течение многих десятилетий психологи считали, что животные обучаются новым страхам таким же образом, как собаки Павлова научились выделять слюну, услышав звонок. Широко известен эксперимент, который провел Джон Б. Уотсон, основоположник бихевиоризма: ученый незаметно подходил к мальчику одиннадцати месяцев, играющему с ручной белой крысой, и неожиданно ударял одной металлической палкой по другой. После нескольких таких ударов мальчик начал бояться крысы, а также других белых и пушистых объектов, включая кроликов, собак, шубы из морского котика и Санта-Клауса. Крыса тоже может научиться ассоциировать опасность с прежде нейтральным в ее восприятии стимулом. Крыса, получившая разряд тока в белой комнате, начинает убегать из нее в черную комнату всякий раз, когда ее туда сажают, даже через значительное время после того, как электричество было отключено.
И все же на самом деле живое существо нельзя вот так просто заставить бояться какой-либо вещи. Дети чувствуют беспокойство в присутствии крыс, а крысы чувствуют беспокойство в ярко освещенной комнате задолго до того, как начинается выработка какого-либо условного рефлекса, поэтому они с готовностью ассоциируют эти явления с опасностью. Смените белую крысу на какой-нибудь произвольно выбранный предмет – например, театральный бинокль – и ребенок не научится его бояться. Ударьте крысу током в черной комнате, а не в белой, и это ночное животное будет гораздо медленнее обучаться этой связи и быстрее ее забывать. Психолог Мартин Селигман высказывает предположение, что страхи легко сформировать только в том случае, когда животное подготовлено к установлению такой ассоциации эволюцией.
Очень немногие (а может быть, и вообще никакие) фобии людей связаны с нейтральными объектами, которые в какой-то момент были связаны с психической травмой. Человек может бояться змей, даже если он ни разу не видел живой змеи. После пугающего или болезненного события люди начинают вести себя более осторожно с тем, что его вызвало, но не начинают его бояться; не бывает фобии электрических розеток, молотков, машин или бомбоубежищ. Невзирая на все клише, которые мы слышим по телевидению, у людей, переживших травмирующее событие, не случается нервный срыв при любом упоминании о нем. Ветеранов войны во Вьетнаме очень возмущает стереотипное мнение, что они бросаются на землю каждый раз, как кто-нибудь уронит стакан
[434].
Гораздо лучший способ понять, как формируются страхи, – это посмотреть на них через призму требований эволюции. Мир – опасное место, но наши предки не могли провести всю жизнь прячась в пещерах; им нужно было добывать пищу и завоевывать партнеров. Им приходилось проверять свой страх типичных опасностей по реальным опасностям, угрожавшим им в окружающей среде (в конце концов, не все пауки ядовиты) и по своей способности нейтрализовать опасность: по своим знаниям, средствам защиты и возможности объединиться с другими людьми.
Маркс и психиатр Рэндольф Нессе утверждают, что фобии – это врожденные страхи, от которых мы не отучились. У детей страхи развиваются спонтанно. В течение первого года жизни младенец боится незнакомых людей и расставания, и это правильно, поскольку похищение и убийство младенцев – наиболее серьезные угрозы для самых маленьких охотников-собирателей. (В фильме «Крик во тьме» (A Cry in the Dark) показано, как легко хищник может украсть беззащитного младенца. Это отличный ответ на вопрос каждого родителя о том, почему младенец, оставленный в темной комнате, будет кричать, словно его режут). В возрасте от трех до пяти лет дети начинают бояться тех вещей, которые обычно бывают объектами фобий: пауков, темноты, глубокой воды и т. д., – а потом начинают постепенно справляться с этими страхами. Большинство взрослых фобий – это детские страхи, которые ребенок так и не смог побороть. Вот почему именно городские жители чаще всего боятся змей.
Как и в случае с обучением тому, какая еда безопасна, лучшим гидом по местным опасностям будет человек, которому удалось их пережить. Дети боятся того, чего, как они видят, боятся их родители, и отучаются бояться, когда видят, как с такими страхами справляются другие дети. Взрослые не менее впечатлительны. В военное время «заразными» бывают как храбрость, так и панический страх; существуют методы терапии фобий, в которых пациент наблюдает за тем, как ассистентка играет с удавом или позволяет пауку ползти по руке. Даже обезьяны наблюдают друг за другом, чтобы калибровать свой страх. Выросшие в лаборатории макаки-резус, впервые увидев змею, не испугаются ее, однако если они посмотрят фильм, в котором другая обезьяна боится змеи, они тоже начинают бояться змей. Увиденная в фильме реакция обезьяны не столько внушает им этот страх, сколько пробуждает его: если в фильме будет показано, как обезьяна в страхе отпрыгивает не от змеи, а от цветка или от кролика, у наблюдающей обезьяны не разовьется страх
[435].
