Тело представляет собой фундаментальное препятствие для эмпатии. Ваша зубная боль никогда не будет для меня такой же болезненной, как для вас. Однако гены тоже не заключены в тела, как в одиночные камеры; один и тот же ген живет в телах множества членов семьи одновременно. Рассеянные по разным телам копии гена взывают друг к другу, наделяя тела эмоциями. Любовь, сочувствие, эмпатия – это невидимые волокна, соединяющие гены в разных телах. Это самое большее, насколько мы можем приблизиться к тому, чтобы почувствовать зубную боль другого человека. Когда мать думает, что она бы с радостью заняла место своего ребенка, которому предстоит операция, к этому неэгоистичному чувству ее побуждает не ее биологический вид, не ее биологическая группа и не ее тело, а ее эгоистичные гены.
* * *
Животные доброжелательны не только по отношению к своим родственникам. Биолог Роберт Триверс развил мысль Джорджа Уильямса о том, как мог сформироваться другой вид альтруизма (где альтруизм, опять же, определяется как поведение, от которого получает выгоду другой организм за счет самого альтруиста). Докинз объясняет такое поведение с помощью гипотетической ситуации. Представьте вид птиц, которые заражены клещом, переносящим болезни, и проводят добрую часть свободного времени, выбирая клещей клювом. Птицы дотягиваются до всех частей своего тела, кроме макушки. Каждая птица получила бы выгоду, если бы какая-нибудь другая птица почистила ей голову. Если бы каждая птица в группе, увидев перед собой подставленную макушку, согласилась бы почистить ее, вся группа выиграла бы от этого. Но что бы произошло, если бы появилась птица с генетической мутацией, которая подставляла бы всем свою макушку, но не выбирала бы клещей у других? Такие «халявщики» избавились бы от паразитов и смогли бы использовать время, которое они не тратили на помощь другим, чтобы искать пищу. Такое преимущество в конечном итоге позволило бы им доминировать в популяции, даже если бы всю остальную группу это поставило бы перед угрозой вымирания. Как объясняет психолог Роджер Браун, «несложно представить жалкую заключительную сцену, в которой все птицы подставляют друг другу свои головы, но никто не хочет выбирать клещей».
Но представим, что появилась птица с другой мутацией – злопамятная птица. Она ухаживает за перьями незнакомых ей птиц и птиц, которые когда-то в прошлом выбирали клещей у нее, но отказывается выбирать клещей у тех птиц, которые когда-либо отказали в этой услуге ей. Как только нескольким из этих птиц удается зацепиться в группе, они начинают процветать, потому что они будут ухаживать друг за другом и при этом не будут нести издержки, связанные с необходимостью ухаживать за обманщиками. Как только они начнут размножаться, ни обманщики, ни птицы, выбирающие клещей у всех без разбора, не смогут с ними конкурировать; при определенных обстоятельствах обманщики могут по-прежнему присутствовать, хотя и как меньшинство.
Этот вымышленный пример показывает, как может формироваться альтруизм среди неродственных друг другу особей – то, что Триверс назвал взаимным альтруизмом. Этот мысленный эксперимент несложно спутать с реальными наблюдениями; Браун отмечает: «Когда я использовал этот пример в преподавании, он иногда возвращался ко мне на экзаменах в виде реальных птиц – нередко это были “голуби Скиннера”, иногда – чайки, а как-то раз даже малиновки». Некоторые виды действительно практикуют взаимный альтруизм, но очень немногие, поскольку он формируется лишь в особых условиях. Животное должно быть способно принести значительную выгоду другому животному за счет незначительного ущерба самому себе, и животные должны привычно меняться этими ролями. При этом животные должны отвести определенную часть мозга тому, чтобы узнавать друг друга как индивидуальных особей (см. главу 2), а если вознаграждение поступает через долгое время после оказанной услуги – то и тому, чтобы вспомнить, кто помог, а кто отказал, и чтобы решить, как в соответствии с этим оказывать или не оказывать подобную услугу самому
[454].
Люди, несомненно, не обделены мозгами, и с зоологической точки весьма необычно то, насколько часто они оказывают помощь особям, с которыми не связаны родственными отношениями (глава 3). Наш образ жизни и наше мышление особенно сильно адаптированы к требованиям взаимного альтруизма. Люди могут обмениваться очень многим: едой, инструментами, помощью, информацией. Благодаря языку информация является идеальным объектом торговли, потому что издержки для отдающего ее человека – всего несколько секунд дыхания – мизерны по сравнению с выгодой для получателя. Люди придают ужасно большое значение индивидуальности: вспомните историю с близнецами Блик из главы 2: один из них укусил офицера полиции, но ни одного из них нельзя было наказать, потому что к каждому был применим критерий разумного сомнения в том, что именно он, а не его близнец, совершил это преступление. Кроме того, человеческое мышление снабжено демонами, устанавливающими цели и регулирующими распределение услуг; как и в случае с родственным альтруизмом, взаимный альтруизм – это бихевиористское условное обозначение для совокупности мыслей и чувств. Триверс и биолог Ричард Александер показали, каким образом требования взаимного альтруизма могут быть источником множества человеческих чувств. Все вместе они составляют значительную часть нравственного чувства.
Необходимый минимум – это средство обнаружения мошенников и стратегия эквивалентных ответных действий, позволяющая отказать злостному мошеннику в дальнейших услугах. Злостный мошенник – тот, который вовсе отказывается обмениваться услугами или который в обмен дает так мало, что альтруист получает гораздо меньше, чем он затратил, когда сам оказывал услугу. Вспомните пример Космидес из главы 5, демонстрирующий, что люди необыкновенно хорошо справляются с выявлением мошенников. Однако настоящая интрига начинается с замечания Триверса о том, что есть множество способов обмануть незаметно. Хитрый мошенник дает взамен достаточно, чтобы альтруист считал, что не зря тратит силы, но при этом возвращает меньше, чем может дать, и меньше, чем дал бы альтруист, если бы все было наоборот. Это ставит альтруиста в неудобное положение. С одной стороны, он чувствует себя обманутым. С другой стороны, если он станет требовать справедливости, хитрый мошенник может вообще порвать с ним отношения. Поскольку лучше синица в руках, чем журавль в небе, альтруист чувствует себя загнанным в угол. Тем не менее у него остается еще один рычаг давления. Если в группе есть другие торговые партнеры, которые вовсе не обманывают или обманывают, но не так заметно, она может предпочесть торговые отношения с ними.
Игра усложняется. Отбор благоприятствует мошенничеству, если альтруист не обнаруживает его или если не перестает оказывать услуги даже обнаружив его. Это приводит к появлению более совершенных детекторов обнаружения мошенничества, что, в свою очередь, ведет к более незаметному мошенничеству, что ведет к появлению детекторов более незаметного мошенничества, что ведет к формированию тактики того, как остаться безнаказанным за незаметное мошенничество и не стать обнаруженным детекторами незаметного мошенничества, и т. д. Каждый детектор должен запускать демона эмоции, который устанавливает соответствующую цель – продолжать отвечать взаимностью, порвать взаимоотношения и т. д.
