Почти у всех приматов (да и почти у всех млекопитающих) самцы – никудышние отцы, которые ничего не дают своему потомству, кроме ДНК. Другие виды ведут себя более по-отечески. У большинства птиц, у многих рыб и насекомых, а также у общественных хищников (таких, как волки) самцы защищают и кормят свое потомство. Эволюции родительской инвестиции самца способствуют несколько факторов. Один из них – внешнее оплодотворение, которое можно наблюдать у большинства видов рыб: самка откладывает икру, а самец оплодотворяет ее в воде. Для самца это гарантия того, что оплодотворенные икринки будут носителями его генов, а поскольку молодняк внутри икринок еще не сформировался, у самца есть возможность помочь. У большинства млекопитающих, напротив, обстоятельства складываются не в пользу отеческих чувств. Яйцеклетка спрятана внутри тела матери, где ее может оплодотворить любой другой самец, поэтому у самца никогда не может быть полной уверенности, что детеныш от него. Ему грозит опасность потратить свои инвестиции на гены другого самца. Кроме того, рост эмбриона по большей части происходит внутри организма матери, где отец не может напрямую помочь ему. Поэтому отец может легко покинуть самку и попытаться найти другую самку для спаривания, в то время как самка остается расхлебывать кашу одна и не может избавиться от плода или от детеныша, не пройдя предварительно через длительный процесс вынашивания и выкармливания. Отцовству также способствует образ жизни, при котором выгода превышает издержки: когда потомство без отца является уязвимым, когда отец может легко обеспечивать детенышей концентрированной пищей вроде мяса и когда их несложно защитить.
Если самцы становятся преданными отцами, правила игры спаривания меняются. Самка может выбрать самца исходя из его способности и готовности инвестировать в их общее потомство, по крайней мере, насколько она может судить об этом. За партнера соперничают не только самцы, но и самки, хотя выигрыш здесь другой: самцы соперничают за фертильных самок, готовых к спариванию, а самки соперничают за щедрых самцов, готовых инвестировать. Смысл полигамии уже не в том, что один самец побеждает всех остальных, и не в том, что все самки хотят, чтобы их осеменил самый крепкий или самый красивый самец. Когда самцы инвестируют больше, чем самки, как мы могли видеть, у данного биологического вида может наблюдаться многомужество: сильная самка может держать целый гарем самцов. (Строение тела млекопитающих исключает такой вариант.) Когда один самец может инвестировать больше других (например, потому, что он контролирует лучшую территорию), для самок более выгодным вариантом будет многоженство, при котором они могут делить этого самца, а не вариант, при котором у каждой будет отдельный партнер, потому что в этом случае получить долю значительных ресурсов может быть выгоднее, чем заполучить полностью маленькие ресурсы. Когда вложения самцов более или менее равны, ценность приобретает безраздельное внимание одного самца, и для этого вида приемлемым выбором становится моногамия.
Считается, что многие птицы моногамны. В фильме «Манхэттен» Вуди Аллен говорит Диане Китон: «Мне кажется, люди должны сходиться на всю жизнь, как голуби или как католики». Фильм вышел до того, как орнитологи начали проводить исследования ДНК птиц, которые выявили, к их огромному удивлению, что голуби тоже не хранят верность друг другу. У некоторых видов птиц треть потомства является носителем ДНК не спутника самки, а иного самца. Самец изменяет самке, потому что пытается воспитывать потомство одной самки и одновременно спариваться с другими в надежде, что ее потомство выживет и без его помощи или, что еще лучше, с помощью супруга-рогоносца. Самка изменяет самцу, потому что у нее появляется возможность убить двух зайцев одним выстрелом: получить гены самого здорового самца и инвестиции от наиболее усердного самца. Для обманутого супруга этот вариант хуже, чем если бы ему вообще не удалось найти партнершу, ведь он тратит усилия на гены своего соперника. Поэтому у видов, у которых самцы инвестируют в потомство, ревность самца направлена не только на соперников-самцов, но и на самку. Самец может охранять ее, следовать за ней, регулярно спариваться с ней и избегать самок, проявляющих признаки недавнего спаривания
[533].
* * *
У людей система поиска партнера отличается от других животных. Но это не означает, что нас не касаются регулирующие поиск партнера законы, наблюдаемые у сотен других видов. Любой ген, увеличивающий вероятность того, что самцу наставят рога или что самка получит меньше помощи от отца потомства, чем ее соседи, быстро устраняется из генетического фонда. Любой ген, который позволяет самцу оплодотворить всех самок или позволяет самке выносить наиболее жизнеспособное потомство лучшего самца, быстро займет главенствующее положение. Подобного рода давление отбора немаловажно. Для того чтобы человеческая сексуальность могла быть «сконструированной обществом» и свободной от биологии, как считают многие ученые, ей нужно не только чудесным образом ускользнуть от этого мощного давления отбора, но и устоять перед не менее мощным давлением другого рода. Если бы человек играл сконструированную обществом роль, другие люди могли бы оказывать на эту роль формирующее влияние, чтобы получить выгоду за его счет. Мужчины, обладающие властью, могли бы убедить остальных, что им следует довольствоваться участью холостяков или рогоносцев и оставить всех женщин им. Любые гены, побуждающие принять сконструированные обществом гендерные роли, были бы устранены в ходе естественного отбора, и их место заняли бы гены, способствующие сопротивлению этим ролям.
Что же за животное представляет собой гомо сапиенс? Мы млекопитающие, значит, минимальная родительская инвестиция женщины у нас значительно больше, чем инвестиция мужчины. Вклад женщины – это девять месяцев беременности и (в естественных условиях) от двух до четырех лет вскармливания. Вклад мужчины – это несколько минут секса и чайная ложка спермы. Мужчины примерно в 1,15 раз крупнее женщин, что говорит о том, что в ходе эволюции им приходилось соперничать за самок, причем некоторые мужчины получали сразу нескольких женщин, а некоторые – ни одной. В отличие от гиббонов, которые ведут моногамный одиночный образ жизни с относительно редкими спариваниями, и горилл, которые живут группами, образуют гаремы и также спариваются относительно редко, мы общительны, мужчины и женщины живут вместе в больших группах, и постоянно имеем возможность для спаривания. У мужчин тестикулы меньше относительно размера тела, чем у шимпанзе, но больше, чем у горилл и гиббонов, что позволяет предположить, что древние женщины не были беспорядочными в связях, но не были и моногамными. Дети рождаются беззащитными и значительную часть своей жизни зависят от взрослых, вероятно, потому что для человеческого образа жизни столь большое значение имеют знания и умения. В связи с этим, родителям нужны родительские инвестиции, и мужчинам, которые добывают мясо и другие ресурсы, есть что инвестировать. Мужчины намного превышают минимальный уровень инвестиций, который был бы нормальным для их строения тела: они кормят, защищают и обучают своих детей. Именно поэтому мужчину заботит возможность стать рогоносцем, а женщину заботит способность и готовность мужчины инвестировать в детей. Поскольку мужчины и женщины живут вместе большими группами, как шимпанзе, но при этом мужчины инвестируют в своих детей, как птицы, у нас сформировалось такое явление, как брак, в котором мужчина и женщина образуют для репродукции союз с целью ограничить притязания третьих сторон на сексуальный доступ и родительские инвестиции
[534].
