Количество эвакуированных из Греции сейчас оценивается в 41 000–43 000, но при этом утверждается, что у нас там было меньше людей, чем считалось, возможно около 55 000. Потери предположительно составляют 3000, а в плену, вероятно, 7000 или 8000, что совпадает с немецкими цифрами
{462}. Говорят, что потеряно 8000 машин, полагаю, машин всех видов. Никаких упоминаний о потерях кораблей, хотя сколько-то должно быть утрачено. Спендер, один из австралийских министров
{463}, публично заявил, что «винтовки столь же бесполезны против танков, как луки и стрелы». Это в любом случае шаг вперед. Очевидно, в Ираке происходит то, что можно считать войной. Это даже в самом лучшем случае катастрофа…. С большой вероятностью, мы даже не будем иметь настоящего дела с так называемой армией Ирака, которую можно было бы, без сомнения, разбомбить вдребезги за несколько часов. Либо какое-то соглашение будет подписано, по которому мы отдадим все и подготовим сцену, чтобы на ней вновь повторилось то же самое, либо вы услышите, что иракское правительство контролирует нефтяные скважины, но это неважно, потому что они согласились предоставить нам все необходимые коммуникации и т. д., и вскоре вы услышите, что немецкие эксперты прибывают на самолетах или через Турцию; или же мы будем держать оборону и ничего не предпринимать, пока немцы не ухитрятся транспортировать свою армию по воздуху, и тогда мы будем сражаться в неблагоприятных условиях. Как ни присмотришься к политике британского правительства – и это тянется без единого перерыва с 1931-го, – возникает такое же чувство, как если надавить на педаль газа в машине, где работает лишь один цилиндр двигателя, – чувство смертельной слабости. Заранее точно не известно, как они поступят, но зато известно, что ни в каком случае им не удастся достичь успеха или даже начать действовать, прежде чем станет слишком поздно…. Любопытно, как сравнительно уверенно себя чувствуешь, когда речь идет просто о битве, и каким беспомощным – когда речь идет о стратегии или дипломатии. Заведомо известно, что стратегия британского консервативного правительства обречена на провал, потому что отсутствует воля достичь успеха. Их сомнения, допустимо ли нападать на нейтральные страны – принципиальная разница в стратегии между нами и немцами в этой войне, – всего лишь симптом подсознательного желания проиграть. Люди не маются совестью, когда сражаются за дело, в которое верят.
6.5.41
Турки предложили свое посредничество в Ираке; вероятно, это дурной знак. В Иране мобилизация. Американское правительство прекратило поставки военного оборудования СССР, само по себе это хорошо, но, вероятно, тоже плохой знак.
Удивительное зрелище на станциях метро, когда проходишь там поздно вечером. Более всего поражает сложившаяся тут опрятная, нормальная, домашняя обстановка. Особенно молодые супружеские пары, тип домовитых и осмотрительных людей, которые склонны приобретать дома у строительных компаний, лежат рядышком, закутавшись в розовые покрывала. Там и сям видишь большие семьи: отец, мать и несколько детей, все улеглись в ряд, как кролики на прилавке, и выглядят так мирно, уснув под ярким светом ламп. Дети лежат на спине, похожие со своими розовыми щечками на восковых кукол, и все крепко спят.
11.5.41
Самые важные новости за последние дни, запрятанные на последние страницы газет, это заявление русских, что они отказываются впредь признавать правительства Норвегии и Бельгии. Также и Югославии, согласно вчерашним газетам. Это первый дипломатический шаг с тех пор, как Сталин назначил себя премьером, и он равняется заявлению, что Россия отныне готова смириться с любым актом агрессии. Это, разумеется, произошло под давлением немцев и в сочетании с отставкой Молотова
{464} должно означать решительную ориентацию российской политики на немцев, для осуществления чего и понадобился личный авторитет Сталина. Недолго осталось ждать, пока они предпримут враждебные шаги против Турции, или Ирана, или обоих.
Сильный воздушный налет прошлой ночью. Бомба слегка повредила это здание, впервые такое случилось с каким-либо из домов, где я находился. Около 2 часов ночи посреди обычного огня зениток и отдаленных бомб – сокрушительный грохот, который разбудил нас, но не выбил окна и не сотряс существенно комнату. Э[йлин] поднялась и подошла к окну, где услышала, как кто-то кричит, что попало в этот самый дом. Чуть позже мы вышли в коридор и обнаружили густой дым и запах горящей резины. Поднявшись на крышу, увидели огромные зарева почти со всех сторон света, одно на западе, в нескольких милях, с огромными скачущими языками пламени: очевидно, это был склад с большим количеством каких-то горючих материалов. Огонь расползался по крыше, но мы в итоге решили, что попало не в наш подъезд. Спустившись вниз, мы услышали, что попало как раз в этот подъезд, но всем велено оставаться в своих квартирах. К тому времени дым сгустился настолько, что трудно было рассмотреть что-то в коридоре. Затем мы услышали крики: «Да! Да! В 111-й еще кто-то есть»
{465} – и дежурные громко потребовали, чтобы мы вышли. Мы натянули кое-какую одежду, прихватили с собой несколько вещей и вышли, на этот раз полагая, что дом горит по-настоящему и, возможно, в него уже не удастся вернуться. В такие моменты хватаешь то, что кажется тебе наиболее важным, и потом я обнаружил, что взял не пишущую машинку или какие-либо документы, а оружие и всегда стоящий наготове рюкзак с едой и т. д. На самом деле все ограничилось тем, что бомба подожгла гараж и сгорели находившиеся там автомобили.
