— Да это я первым «Грёзы» придумал! — Марк Александрович орал уже совсем громко. — Герман, да скажи ты им, как я дома за ужином…
— Да, за ужином! У Секирских! — кричала и Виктория Сергеевна. — Да только это я предложила!
— О-о, ты у нас главная выдумщица, как я постоянно забываю? И новую систему дистанционного управления тоже ты придумала?!
И Герман отступил, толкая в сторону Юру. Тот быстро сообразил, подхватывая и меня:
— Все, конец выставке. Сейчас юристов начнут вызванивать. Пойдемте уже где-нибудь наверху посидим?
Герман спешил подальше от боевых действий, приговаривая:
— Не, ну двадцать пять минут продержались, рекорд. Близняшки уже наверх поехали, они там местечко забьют. Я шампанского захвачу.
Я уже вошла в огромный зеркальный лифт, но все еще оборачивалась на шум позади — интересно, раздерутся ли? Герман с двумя бутылками последовал за мной, но Юра остановил:
— Подождите, я Кристине скажу, где мы будем.
И ушел обратно в зал. Двери лифта не закрывались. Герман облокотился на перила напротив и смотрел на меня, я же разглядывала себя в зеркало, прижавшись к другой стороне.
— Да ладно, — он зачем-то начал говорить. — Ты можешь на меня смотреть. Ничего от этого не случится.
Мне просто нравилось мое отражение в зеркале, только потому не поворачивалась. Но я ответила:
— Говоришь так, будто я боюсь на тебя смотреть.
— Мало ли. Вдруг действительно боишься, что я на этом закончусь. Схвачусь за сердце и упаду замертво.
— Ты не упадешь, Герман, я в этом и не сомневаюсь. Я вообще думаю, что ты просто проверял меня на вшивость.
— Нет, ты так не думаешь.
— С чего такая уверенность?
— Потому что ты можешь смотреть на меня, только когда я очень далеко.
Я фыркнула, обозначая конец этого нелепого разговора. Но он продолжил, начиная улыбаться:
— А если я близко, то у тебя возникает неконтролируемое желание вызвать юристов. Но это нормально. Это со всеми Раевскими происходит, когда на их территории показываются Керны.
— Начинаю их понимать, — у меня тоже невольно пробивалась улыбка.
— Но ты держись, Ульяна. Я же держусь и все еще не мечу территорию.
Он все-таки повернул голову и поймал в отражении мой взгляд. Смеется. Я так и думала, что тихо смеется. Теперь мне пришлось смотреть на босоножки — они тоже заслужили мое внимание.
— Да не смущайся! — он продолжал подначивать. — Не ты ли из себя раньше строила бой-бабу, которой море по колено?
— Это не смущение, Герман. Я просто не хочу, чтобы ты хоть что-то в моем поведении воспринял неправильно.
— Да все я правильно понимаю. Я тебе не твой физрук. Даже если ты сейчас раздеваться начнешь, то я решу, что ты башкой тронулась и побегу звать санитаров. Нет, если ты боишься дать мне надежду, то тебе придется мне трижды в лицо открытым текстом сказать: «Так хочу узнать, как ты целуешься, гад, что иногда боюсь задохнуться». А потом выйти на площадь и проорать это в рупор. Снова трижды. Но и после этого я сначала вызову санитаров, чтобы мне письменное подтверждение дали, что ты в своем уме.
Я все-таки подняла на него взгляд — так мне стал любопытен ответ на следующий вопрос:
— Да? А если бы такое произошло, то что бы ты сделал?
— Как что? Отматерил и выгнал бы к Юрке. Зачем ты мне такая легкомысленная нужна?
Его глаза смеялись, но было непонятно, насколько он шутит. К счастью, к нам уже спешили Юра со смеющейся Кристиной, не позволив задать еще один вопрос.
Глава 25
Забери мое желание
Мы разместились на огромном балконе. Или мансарде с каменными колоннами. Здание административное, внизу супермаркеты и бутики, выше — выставочные центры и рестораны. Вряд ли наверх пускали всех посетителей. Хотя таких посетителей, как моя нынешняя компания, пускали, возможно, везде.
Близняшки уже раздобыли фужеры, потому мы расселись кто где, потягивали шампанское и смотрели на вялотекущий внизу город. Почти то же самое, как мы обычно проводим время, только вид другой.
— А почему пригласили не всех? — вспомнила я о вопросе, который давно крутился в голове. — Вы же из одного круга.
— Ты про Кешу? — Ангелина подошла ближе. — Родители его были, неужели тебе Юра не показал?
А Анжела ответила точнее:
— Его с собой никогда не берут. Еще чего, сыном-наркошей позориться. Это он раньше гордостью родителей был, победитель соревнований, а теперь — бельмо на глазу. Как будто они тут сами ничем не позорятся.
Я вспомнила некрасивый скандал внизу и признала ее правоту. Выспрашивать подробности было неловко, но сестры и сами невольно объясняли — просто продолжая тему между собой:
— Да будем честными, повезло Кеше, что он младший ребенок в семье. Теперь от него окончательно отстали, он, может, только для этого в яму и залез.
— И нам повезло! Младшими в нашем обществе вообще быть круто — все плюшки и минимум ожиданий.
Я заинтересовалась:
— У вас есть старшие братья или сестры?
— Да, сестра и брат! — Ангелина опасно свесилась через перила. — А это значит, что папин бизнес уже расписали, хотя и мы с голоду вряд ли умрем. Зато доставать с замужеством не будут, как старших, и в личную жизнь почти не лезут.
— Это точно! Антона нашего вообще чуть ли не насильно женили — у семьи невестки второй по размеру пакет акций был. А чего ты, Юра, улыбаешься? И тебя женят, и Германа, и Кристину, и Мишеля — со старших всегда три шкуры дерут. Это тебе сейчас смешно, а посмотрим, что будет, когда тебе тридцатник стукнет — внуков подавай, чтобы было кому ваши отели в пеленки пихать.
Юра только посмеивался. Вероятно, до тридцатника надеялся вообще не дожить. Я же сменила тему:
— А Мишеля с мамой почему не пригласили?
— С ума сошла? — ответил на этот раз Герман, который уселся на скамье в другом конце. — Сюда никого не пригласили, кто действительно в искусстве разбирается. Иначе художник бы повесился. Уж лучше скандал с юристами, чем честное мнение.
Этим он напомнил о своем присутствии, потому Кристина решила и его вовлечь в обсуждение:
— А чего ты, Герман, отмалчиваешься? Думаешь, Марк Александрович от наших отличается и тебе по ушам ездить не будет?
Герман задумчиво почесал шевелюру. Ему бокала не хватило, потому он пил прямо из бутылки.
— А Марку Александровичу мне и не нужно по ушам ездить, — ответил, уставившись в черноту неба. — Управлять отелями я хочу. Женюсь, когда время придет. Потому что на кой хер мне эти отели, когда стукнет восемьдесят и захочется свободы? Я во всем этом вижу логику и не бешусь на ровном месте, в отличие от вас.
