Герман тут же перехватил руками мое лицо, зашептал в губы:
— Признайся, Ульяна. Скажи, что нравлюсь.
— Нравишься, — в этот момент я бы не могла ответить другого.
— Тогда я тебе прямо сейчас и устрою кино…
И, если быть с собой достаточно откровенной, он бы показал — больше у меня не было сил останавливать ни его, ни себя, а разобранная постель была всего в трех метрах от нас. Но пресек дальнейшее голос:
— А, вот ты где?
Герман отступил, а я начала судорожно поправлять футболку. К нам уже шел, немного прихрамывая, Марк Александрович. Его уж точно сегодня здесь увидеть не собирались.
— О, практикантка? — он окинул меня ледяным взглядом. — Подождите-ка, а разве ты не с Юрой на выставке была? Герман, — он перевел тот же взгляд на сына. — Намекни-ка, родной, ты увел девушку у лучшего друга или у Раевского? От ответа на этот вопрос зависит мое мнение о происходящем.
Герман не ответил, а подхватил его под локоть, вводя в комнату и поддерживая. Мне было так стыдно, что я бы тут же сбежала. Но Марк Александрович не выглядел здоровым — бледный, осунувшийся после болезни. И мы ему такое зрелище устроили! А если у него прямо сейчас сердце прихватит? Да ни я, ни Герман такого себе не простим. Я начала озираться в поисках кресла, куда его можно усадить.
— Васнецова! — он грянул громко, тем самым подтверждая, что выглядит чуть хуже, чем на самом деле себя чувствует. — А ты что устраиваешь?
Я начала сумбурно извиняться, хотя вообще никаких слов в свое оправдание придумать не могла. Марк Александрович, устало упав в кресло, просто продолжал тираду тем же тоном:
— Или ты решила подмять под себя все отели побережья, окучивая сразу двух наследничков? А что, монополисткой станешь, всех уделаешь! Ты, совершенно случайно, не моя дочь? Толку явно будет больше, чем с обоих этих балбесов.
Я совсем одеревенела, зато Герман начал улыбаться — видимо, он понял, что отец шутит. Он, все так же молча, налил из графина воды и передал мужчине. А когда заговорил, то вообще о другом, как будто ни одного из вопросов не прозвучало:
— Зря ты так рано сюда выбрался. Врач же говорил, что еще минимум две недели постельный режим.
— А у меня от твоего постельного режима глаза уже на лоб лезут! — тот перешел мгновенно на новую тему. — Хоть любовницу заводи, чтобы скуку развеивала. А ты, я смотрю, именно по этой программе и работаешь, — он совсем уж неожиданно подмигнул.
— Нет, Ульяна здесь, чтобы отчет написать.
— А, я так и понял. Прикольный отчет. Лохматый очень, но прикольный, — Марк Александрович снова глянул на меня, потом на сына. — Мне по барабану, ты знаешь. Но выскажу одно условие: чтобы я даже на уровне слухов не узнал, что твоя Ульяна водит шашни с Юрой. Все ясно, молодежь? — он снова повысил голос, обращаясь ко мне. — Последнее, что я в этой жизни готов перенести, — это если Керны начнут носить рога от Раевских! Я ясно выражаюсь?!
Вопрос был задан таким тоном, что любой бы закивал. Уж я-то точно. А Герман уже сообразил о чем-то своем и развел руками:
— Таков и есть сценарий номер семь, пап. Юрка теперь и близко к Ульяне не подойдет. И на его день рождения моя девушка явится со мной, чтобы даже на уровне слухов никому ничего не показалось. Слушай, а может, мы ее сразу невестой объявим, пусть Раевские локти грызут? Керну ке́рново, и все такое. Не зря ж Галина Амуровна мне Ульяну прямо в руки прислала…
Мне показалось, что прямо сейчас решались какие-то важные вопросы. А я просто по инерции, как болванчик, продолжала кивать.
Глава 34
Аэропорт
Интересно, а можно не влюбиться в Германа, если он задался такой целью? Нет, мне правда интересно провести в уме эдакое психологическое исследование на эту тему.
Он просто взял меня в оборот — технично, методично, даже с какой-то холодной жестокостью. Мне иногда делалось страшно, но никакие сопротивления ни к чему не привели — никто бы не справился, я все больше склонялась к этой мысли.
Начал он с того, что оповестил об этом Большую восьмерку, приведя их в шок. Юра не стал изображать бурной радости, просто сказал, что не удивлен. Остальные вообще быстро смирились — вероятно, второй раз принять меня в свой круг намного проще, чем в первый. На более высоком уровне — Раевских-старших — вопрос решился громогласным и победоносным хохотом Марка Александровича во время какого-то очередного приема. Виктория Сергеевна почти отчетливо произнесла: «Кто бы сомневался в талантах такой ушлой девицы», но после почему-то постоянно посматривала в мою сторону, будто бы немного сожалела о потерянной в моем лице возможности уесть Кернов.
Хуже всех новости восприняла Верочка. Она заламывала руки и почти дословно вспоминала все мои эпитеты в адрес Германа — я не отвечала, полностью признавая ее правоту. Ведь даже нельзя сказать, что Герман слишком изменился, внезапно для всех стал отличным и порядочным парнем, он все такой же — а мне теперь даже это в нем нравилось. Верочка, не видя отклика своим обвинениям, психанула… и позвала Кешу в кино. Тот после недолгих раздумий согласился. Вообще-то, Кеша — классный, не заслужил он такого. Но если Верочка стала той, которая заставляет его утром вскакивать с постели, так пусть с ней и мучается. Все мы с чем-то мучаемся, у всех есть какие-то зависимости.
Герман несся через мою жизнь, не обращая внимания на мелкие неудобства. Всякий раз, когда появлялся в институте, обязательно выхватывал меня в коридоре, чтобы «срочно обсудить прочитанную книгу». Мы иногда так увлекались этим обсуждением, что я опаздывала на лекции, если вообще на них приходила. Свидетелями некоторых обсуждений стали и преподаватели, которые почему-то только на меня смотрели строго и призывали к порядку. Ну, разумеется, не Германа же призывать, когда они дни считали до его диплома и надеялись никогда больше не увидеть. Не сильно удивилась только Галина Петровна, которую я случайно назвала Галиной Амуровной, когда сдавала отчет. Она и бровью не повела, просто заметила: «Не позволь, Васнецова, сотворить из перспективного специалиста романтичную барышню!».
А я все равно позволяла. Потому что с такой внешней силой бороться не могла. Ну и, в конце-то концов, Герман учебе почти и не мешает. Ему просто некогда мешать ей в полную силу! Марк Александрович уже переложил на него часть дел, чтобы самому не перенапрягаться. А на очередном ужине заявил, что если я действительно заучка, как меня расхваливают, то уже после четвертого курса буду добра тоже вовлекаться — хватит уже мне, лентяйке, отлынивать. Он твердо вознамерился из нас с Германом создать силу, которая будет не слабее бронебойной супружеской пары Раевских.
Мне нравились буквально все изменения в моей жизни. Жалела я только об одном эпизоде. Как бы это ни противоречило моему характеру, но сексом мы впервые занялись прямо на первом свидании. Сходили в кино, а потом Герману приспичило срочно показать мне свою комнату. Комнату! Показать! Какой же надо быть дурой, чтобы не увидеть подвоха? Еще банальнее развод, как потом объяснил Герман, — это когда зовут послушать музыку. И ведь ведется же кто-то! Вот идиотки… В общем, после той ночи Герман сам с собой окончательно решил: я так сильно в него втюрилась, что он начинает беспокоиться за свое здоровье, прилипла к нему, как самая главная охотница за отелями, а он, существо миролюбивое, теперь и захочет отделаться, да не сможет. Кто от настолько влюбленной женщины вообще смог бы спрятаться? Сам себе за меня в любви и признался, за что получил в лицо подушкой. Но я возражать не стала, кое в чем он правильно сформулировал. Герман — самовлюбленный эгоист, признаю. И от меня ему уже не спрятаться. Это же какое преступление против человечества — выпустить снова это чудище на вольные хлеба без моего чуткого присмотра?
