Кризисы эти отличаются принципиально. Циклические хорошо изучены, и главная их особенность состоит в том, что выход из них осуществляется в некотором смысле автоматически. Этот выход можно ускорить (за счет так называемой контрциклической политики) или замедлить, но он произойдет в любом случае, если, конечно, не делать чего-то запредельно вредного. При этом на растущей фазе цикла (т. е. когда темпы роста экономики положительные) инфляция растет, на падающей – явно проявляются дефляционные тенденции и в том случае, если на понижающей стадии цикла наступает (на какой-то срок, обычно используется период в два квартала) общий экономический спад, говорят о наступлении рецессии. Иными словами, рецессия – это циклический термин, применять его вне рамок соответствующей теории не совсем корректно.
Совсем другая ситуация с кризисами падения эффективности капитала. Прежде всего, поскольку они связаны с общими свойствами экономической системы, никакого автоматического выхода из них нет. Пока не будет предъявлен некоторый системный ресурс повышения спроса или уменьшения рисков, например расширение рынков. Чуть позже, когда мы рассмотрим все эти кризисы (а их было всего четыре в рамках капиталистической экономики, причем последний развивается в наше время, и еще один – в мировой системе социализма), мы увидим, какие ресурсы были использованы для выхода из них.
Кроме того, попытки стимулировать экономику стандартными контрциклическими методами (например, смягчением кредитно-денежной политики, т. е. снижением эффективной стоимости кредита) к результату в этом случае не приводят. Точнее, эффекты эти проявляются слабо (и чем глубже экономика входит в кризис, тем слабее), причем они приводят лишь к замедлению темпов вхождения в кризис, а не к остановке самих кризисных процессов. Более того, ценой углубления самого кризиса. При этом возникают финансовые пузыри, которые на первом этапе создают иллюзии восстановления роста, а на втором обеспечивают резкое падение экономики.
В рамках кризисов падения эффективности капитала явно проявляются черты, не свойственные кризисам циклическим.
Так, во второй половине 70-х годов, как мы увидим дальше, во время третьего ПЭК-кризиса, когда власти США активно занимались эмиссией (поскольку нужно было любой ценой финансировать дефицит бюджета на фоне холодной войны), в стране возник совершенно неожиданный для специалистов экономикс (и по большому счету недопонятый до сих пор) эффект стагфляции – т. е. сочетания высокой инфляции и экономического спада. Совершенно нехарактерный для предыдущих кризисов. Во время двух первых ПЭК-кризисов (в 1907-1908 и в 1930-1932 гг.), такого эффекта не было, поскольку не было массовой эмиссии, они протекали по чисто дефляционному сценарию. Зато в начале 70-х не было обвала финансовых пузырей.
Отметим, что современная статистика, которой свойственно все больше и больше использовать чисто виртуальные показатели (например, приписную ренту, гедонистические индексы или интеллектуальную собственность), часто задним числом переписывает экономические результаты. Например, кризис 70-х годов, который был практически непрерывным (в середине десятилетия темпы спада немножко ослабли, но в плюс экономика не вышла, это хорошо видно, например, по динамике средней заработной платы), сегодня представляется как последовательность двух близких рецессий, разделенных периодом пусть и небольшого, но роста.
С точки зрения рассуждений предыдущей главы это понятно: экспертам по экономикс необходимо было доказать, что их теория, которая говорит о том, что «рецессия не может длиться больше, чем…», адекватна реалиям, однако такая фальсификация привела к тому, что понять реальные механизмы кризиса стало в рамках экономикс много сложнее.
Временные ряды данных после каждого изменения все менее и менее адекватны реальности, и делать на основании их более или менее серьезные выводы становится практически невозможно, приходится применять очень сложные рассуждения, направленные на восстановление реальной картины событий. Кстати, именно это является причиной того, что в рамках нашей новой теории мы стараемся как можно реже использовать временные ряды для доказательства принципиальных выводов.
Поскольку доказательством они сегодня часто быть не могут.
В частности, многие эффекты, которые видны на графиках, построенных по данным 2000-х годов, сегодня, на актуальных данных воспроизвести не получается. В памяти компьютера часть этих старых данных сохранилась, но апеллировать к ним на официальном уровне совершенно невозможно, что еще более усложняет работу любого экономического аналитика.
Понимание того, что кризисы бывают двух типов, ставит очень серьезный методологический вопрос: почему в рамках мейнстримовской экономической теории, экономикс, такого разделения кризисов нет. Более того, в ее рамках прилагаются довольно серьезные усилия для того, чтобы в обязательном порядке описывать ПЭК-кризисы как обычные циклические, для этого и статистику меняют, и закрывают глаза на многие уникальные явления, свойственные этим кризисам.
Ответ на этот вопрос, хотя он и выходит за рамки чистой экономической теории, обязательно должен быть дан, поскольку наша теория все-таки восходит к политэкономии и потому должна учитывать моменты, свойственные этой науке, которая, безусловно, является более общественной, чем точной. И сделать это нужно до того, как я начну описывать конкретные ПЭК-кризисы, чтобы не оговаривать каждый раз проблемы несоответствия реальных процессов и той картины, которую дает сегодня мейнстримовская экономическая наука.
Глава 7
О проблемах общественных наук в части экономической теории
В этом месте книги я делаю два серьезных отступления от конкретной экономической тематики и поговорю о специфике экономики как составной части всего комплекса общественных наук. Дело в том, что описанный выше тезис об остановке углубления разделения труда в замкнутых системах стал одним из самых важных в истории экономической науки. Но это его значение должно быть подробно описано, иначе многие вопросы, в том числе и причины того, почему мейнстримовская экономическая теория не в состоянии описать современный кризис, поняты быть не могут.
Кроме того, сам по себе этот тезис в некотором смысле стал поворотной точкой, которая разделила экономическую науку на два принципиально разных, идеологически несовместимых (как это будет показано ниже) течения. Выше я уже показал важный момент, связанный с этим разделением: в мейнстримовской экономической науке, экономикс, нет разделения на циклические и ПЭК-кризисы, хотя их различие видно невооруженным глазом. Как будет показано, это совершенно не случайно.
Кроме того, поскольку такая ситуация, в общем, является не совсем нормальной, ее так или иначе нужно преодолевать, что невозможно без внятного объяснения ее причин. При этом, правда, мне придется убежать немножко вперед с точки зрения развития логики этой книги, но я надеюсь, что читатель меня простит, тем более что я все-таки исхожу из того, что он смотрит вокруг и видит происходящие события независимо от того, что еще прочтет в следующих главах.
Любая наука, как только она преодолеет детский период описания внешних проявлений окружающего мира (в соответствии со своей спецификой, разумеется), создает собственный научный язык, на котором и описывает предмет своей деятельности. При этом, как показывает опыт, по мере развития науки этот предмет все более и более отрывается от реальности. И если не принять достаточно жестких мер, рано или поздно этот отрыв становится настолько большим, что можно ставить вопрос: а имеет ли вообще предмет этой науки хоть какое-то отношение к реальности.
