При поддержке идеологической машины США соответствующая терминология стала доминирующей в современных работах по экономическому развитию – хотя в рамках чистой философии это направление развивалось и развивается, скорее, в Западной Европе, особенно во Франции. Но то понимание экономических процессов, которое обсуждается в настоящей книге, позволяет взглянуть на эту концепцию немножко с другой стороны.
Экономические проблемы последних лет поставили серьезный вопрос: действительно ли постиндустриальное общество имеет место как устойчивое историческое явление, или же это локальный феномен, связанный, например, со спецификой системы мирового разделения труда или контроля над единственным мировым эмиссионным центром. Нужно сразу сказать, что я отношусь к перспективам дальнейшего развития действующей экономической модели без особого оптимизма, однако сама по себе такая ситуация представляется достаточно необычной: ведь речь идет не об отдельных характеристиках данного явления, спор посвящен самому факту его существования! Такой жесткий раскол в научном сообществе очень симптоматичен, поскольку в истории зачастую обозначал резкую, принципиальную смену базовой модели – научной парадигмы.
Именно таким расколом ознаменовалось в биологии появление эволюционной теории Дарвина, а в физике – квантовой механики, поскольку классические физики XIX в. просто не могли поверить в дуальность волны-частицы. Можно вспомнить и многие другие проблемы; например, в конце XVIII в. Французская академия постановила считать ненаучными сообщения о метеоритах, поскольку «на небе камней нет». Геофизики встретили в штыки концепцию дрейфующих континентов Вегенера, на которой сегодня построены не только геология, но и океанография, метеорология, вулканология и многие другие науки. Таким примерам несть числа – и тем больше оснований очень тщательно рассмотреть причину текущего раскола научного и экспертного сообщества по вопросу состояния мировой экономики, по базисным вопросам ее основания.
Следует отметить, что подобные противоречия, особенно в общественных науках, регулярно накладывались на субъективное противоборство различных научных школ, их тягу к ярко выраженному монополизму, однако наличие хотя бы какого-нибудь объективного основания в их позициях было необходимо всегда. И, возвращаясь к первоначальной теме, проблеме объективности ПМ и, как следствие, постиндустриального общества в США, их экономического обоснования, прежде всего необходимо понять, в чем же суть разногласий между оптимистами, радостно приветствующими новые экономические механизмы, и пессимистами, какие доводы они приводят для обоснования своих, прямо скажем, противоположных позиций?
Оптимисты исходят из достаточно простой логики: развитие информационных отраслей принципиально изменило всю модель мировой экономики, структуру производства, потребовало радикального изменения мировой финансовой системы. Эта перестройка еще не закончилась, и в этом смысле говорить о некоторых структурных несоответствиях по крайней мере преждевременно, тем более по старым, еще индустриальным критериям.
А сама скорость развития отраслей новой информационной экономики доказывает их жизнеспособность, так же как и повышение производительности труда в отраслях традиционных, разумеется после внедрения в них информационных составляющих.
Ну действительно, представьте себе, говорят они, что сейчас документы начнут готовить по старинке, на пишущей машинке… А как можно работать в руководстве крупной компании, если нет механизма мгновенной передачи приказа по электронным сетям сразу всем подразделениям, которым он адресован? Ну а что касается отдельных трудностей, то они будут преодолеваться по мере поступления…
Пессимисты же говорят о том, что в реальности отрасли новой экономики не увеличивают производительность труда в экономике традиционной. Впервые об этом, во всяком случае на теоретическом уровне, было сказано в статье О. Григорьева и М. Хазина, опубликованной в середине 2000 г. в журнале «Эксперт», а наиболее полно эти вопросы нашли свое отражение в исследовании международной консалтинговой компании Маккинзи, опубликованном в 2001 г. (она подробнее будет описана в последующих главах).
Работа Маккинзи и исследования автора книги 2000-2001 гг. о структурных проблемах экономики США показали, что ускоренный рост отраслей новой экономики связан с внеэкономическим (т. е. не основанным на реальных результатах деятельности) перераспределением ресурсов, направленным в пользу этих новых отраслей (необходимо напомнить, что в моих исследованиях к новой экономике были отнесены не только информационные сектора, типа производства компьютеров или обработки информации, но также оптовая и розничная торговля). За счет отраслей традиционных, что и вызвало их серьезную стагнацию в США за последние два десятилетия. Отметим, что хотя механизмы этого перераспределения принципиально отличаются от тех, которые действовали в СССР, результаты в части отклонения межотраслевого баланса от устойчивого состояния удивительно напоминают наши результаты в 70-80-е годы прошлого века. Только вместо нашей оборонки у них новая экономика.
Апологеты информационного сектора на это отвечают, что современная экономика состоит в основном из услуг и сервисов, а производственная компонента отлично развивается в рамках глобального разделения труда в Китае и Юго-Восточной Азии. Соответственно, межотраслевой баланс в рамках одного государства не может дать достаточно полную картину ситуации (выражаясь нашим языком – масштаб воспроизводственного контура в современной экономике перерос масштабы даже самых крупных государств). Критики, в свою очередь, отмечают, что даже в тех странах, в которых принципиально изменилась структура производства, структура потребления практически осталась прежней, люди по-прежнему тратят деньги на еду, жилье, отдых, медицину и образование.
В этом смысле в неразделимой паре производство – потребление новая экономика изменила только первую часть, что само по себе достаточно спорное достижение, поскольку все до сих пор происходившие структурные кризисы (в том числе тот, который существенно повлиял на судьбу СССР) были вызваны как раз несоответствием структуры производства структуре потребления. Иными словами, рассуждения апологетов новой экономики о ее достижениях, с точки зрения сторонников экономики реальной, производственной (или, если употребить любимый термин Л. Ларуша, физической), как раз и есть доказательство ее кризисного состояния.
Собственно говоря, аргументы здесь можно приводить еще долго, но если отвлечься от конкретных доводов чисто экономического плана, то, частично повторяя начало главы, противоречие между этими двумя группами можно сформулировать так. Пессимисты смотрят на сложившуюся ситуацию с точки зрения старых критериев, а оптимисты – новых. И такое различие не может быть приведено к общему знаменателю иначе, как победой одной из двух идеологий: либо ПМ действительно шагает по планете, и тогда верны оценки оптимистов, либо имеет место научная ошибка – и тогда для описания действительности следует использовать методики пессимистов.
Для России это тем более важно, что М развивался на Западе в рамках капитализма, на Востоке – социализма, но на сегодня он в любом случае вынужден проиграть ПМ в рамках естественного развития общества. Если предположить, что именно США являются лидером построения постмодернистского устройства мира, то в них этот проигрыш постепенно оформлялся в 80-е годы, после мощного толчка реформ Рейгана. С этой позиции, в СССР разрушение общества М произошло одномоментно, как раз в результате безнадежной конкуренции с уже сформировавшимся в США ПМ, что не позволило создать национальноориентированной модели ПМ, как это удалось сделать в рамках М. Но это только означает, что целиком или по частям, но Россия будет вынуждена принять ту модель ПМ, которая уже построена, и ее сопротивление по различным направлениям (типа несогласия с западной версией событий Второй мировой войны) бессмысленно и безнадежно.
