Ник обнаруживается на кухне за приготовлением завтрака. Прямо сейчас он режет овощи и бросает их в блендер. Видимо, у него сегодня тоже выходной.
– Доброе утро, Елизавета, – с широкой улыбкой желает он мне.
Насмехается.
Вот, сто процентов – насмехается!
Потому что мое утро совсем не доброе, даже зеркало, мимо которого я прохожу, говорит об этом. Судя по довольной роже Омельчина, у него все наоборот. Сделал гадость – на сердце радость.
Еще он снова в одних джинсах, и я не уверена, что злит меня больше: его лицо или то, что ниже. Поэтому я ворчу в ответ что-то неопределенное, взгромождаюсь на стул и подбираю слова, чтобы начать разговор спокойно, а не как вчера – наорать на него. Потому что ничем хорошим это не закончится. Можно, конечно, психануть и гордо свалить из пентхауса, но я уже раз свалила из Катькиной квартиры и… оказалась здесь. Если неделю назад я еще готова была сдаться и уехать домой, то точно не сейчас.
После «сносно» от Джорджа.
После того, как нашла работу. Мой Инстаграм прекрасно работал как портфолио и приводил новых клиентов. Благодаря ему вся неделя была расписана.
После поцелуев Влада.
– Как губы? – интересуется «заботливый братик».
Я и не заметила, что коснулась рта. Губы действительно до сих пор горят так, будто я не парня целовала, а кипящий чайник, но все это не критично. Я бы все равно не отказалась ни от одного мгновения вчерашнего вечера, поэтому улыбаюсь и нарочито беззаботно отвечаю:
– Пойдет. Иногда за удовольствие приходится платить.
Ник с такой силой ударяет по кнопке блендера, что мне кажется, что кухонный аппарат просто не выдержит и развалится, расплескав содержимое по всей кухне. Но нет, он просто с шумом крошит овощи и зелень, превращая их в зеленый смузи. Блендер, в смысле, а вот о взгляд Омельчина можно порезаться не хуже, чем об острые ножи измельчителя.
Но ни этот взгляд, ни его вид, ни шум блендера не способен поколебать мою решимость. Правда, стоит мне открыть рот, как он спрашивает:
– Завтрак?
Я, наверное, жду новой донельзя язвительной фразочки, поэтому его предложение сбивает меня с злой и серьезной мысли.
– Омлет? Каша? Смузи?
– А как же «лучшая благодарность – твоя незаметность»? – припоминаю его слова.
– После того, как ты словно слоник топала сегодня ночью? Для тебя это – миссия невыполнима, поэтому я решил пересмотреть условия.
Слоник?! Еще бы бегемотом обозвал, вообще бы круто было.
Плевать, что он там решил пересматривать, потому что я с шумом отодвигаю стул и иду к себе.
– Эй, Вета!
Реально хочу уйти, но обида разъедает изнутри. Достал!
– Если ты такой весь распрекрасный и живешь в качалке, это не дает тебе права критиковать мою внешность, – рычу я. – Я не слон!
– Ты тигрица.
– Что?
– Тигрица. Такая же рыжая, в веснушках, а еще гордая и умеешь рычать. Вот как сейчас.
Еще секунду назад готовая драться до последнего, я зависаю и чувствую себя крайне глупо.
– Ты назвал меня слоном, – напоминаю я, складываю руки на груди.
– Нет, я сказал, что ты топала, как слоник. Маленький такой, но было слышно.
– Чтобы ты знал, слоны ходят бесшумно.
– Так чего обиделась?
Нет, ну он точно невозможный! Хотя ситуация реально тупая. Потому что Ника вроде как мои детские комплексы не касаются. И я ведь считала, что давно с ними справилась. Мне хочется обидеться, но уже не получается. Особенно после слов про тигрицу. Вроде снова назвал животным, но… Как-то по-другому. Тигры вообще красивые.
Тогда в чем подвох?
– Завтрак, – напоминает Омельчин. – Решай, пока я добрый.
– Омлет, – выбираю, топая обратно.
– Хорошо.
– А еще кофе, – добавляю, – и серьезный разговор.
– Насколько серьезный? – интересуется Ник, разливая смузи по бокалам и подвигая один ко мне, а сам приступает к приготовлению яичницы. У него это получается ловко, будто у заправского шефа.
Впервые пробую овощной смузи: напоминает нечто среднее между густым супом и хорошо перемолотым салатом. Но ничего так, есть можно.
– О моем вчерашнем возвращении домой.
– Хочешь извиниться за опоздание? – спрашивает он, орудуя венчиком.
– Нет! – возмущаюсь я, опуская бокал на стол с таким звучным «дзынь», что тут же опасаюсь за их сохранность. И стола, и бокала, и смузи в последнем. – Хочу сказать, что ты не прав!
Он вскидывает брови вверх, но от своего занятия не отрывается.
– Если хочешь, говори. Я тебя слушаю.
Это сарказм или показалось? В всяком случае, приободренная таким началом, вспоминаю все собственные доводы, которые придумала ночью:
– Я целиком и полностью согласна с правилом насчет уборки и мытья посуды, и с тем, чтобы не приглашать никого в гости. Потому что это твоя квартира, и это напрямую касается тебя и твоего комфорта. Но я совершенно против правила, где должна возвращаться к какому-то определенному времени. Потому что это уже касается меня и только меня. Моей личной жизни, которая тебя не касается.
Выдыхаю, как после выныривания из-под воды. Я все сказала, и это было не так уж сложно.
– Почему не касается? – интересуется Ник. – Ты со мной живешь.
– Не с тобой, а в твоей квартире, – поправляю я.
– Все и всё в моей квартире меня касается. И я за тебя в ответе.
– Угу. Слоник, которого ты приручил. Омельчин, ты сам себя слышишь? П-ф-ф.
Ник оставляет миску со смесью в сторону, его взгляд тяжелеет.
– Елизавета, ты не забыла, о чем говорила мне? Про учебу и большую мечту. Прошла всего неделя, а ты снимаешь парней, и мы сейчас не про фотографии.
– Нет, не забыла, – заявляю я, хотя моя выдержка вот-вот лопнет.
Становится совестно. Всего на мгновение. Потому что мне действительно стоит думать исключительно об учебе. Но я же не виновата, что встретила Влада именно сейчас, не через полгода, а в день своего прилета в Москву.
– Я учусь, – продолжаю, – а еще работаю, знаешь ли. Снимаю парней и девушек, но не в том смысле. На что я, по-твоему, всю неделю покупаю продукты? Но мы уже однажды выяснили, что ты мне не отчим, и не брат, чтобы интересоваться моей личной жизнью.
– Значит, личная жизнь? – уточняет Ник.
– Да, – киваю я. – Поэтому я хочу, чтобы ты отменил дурацкое правило про девять часов!
Он как ни в чем не бывало достает сковороду из кухонного ящика, ставит ее на большой огонь и выливает на нее смесь для омлета.
