Хочу процитировать фразу Капитана Америки: «Не выражайся!», но захожусь в кашле. А потом и вовсе обо всем забываю, потому что Ник подхватывает меня на руки и куда-то несет.
Ага, снова в свою пещеру. В смысле в спальню. На мягкую кроватку с потрясающе прохладным простынями. Если бы моя голова не чувствовала себя так, будто я залезла под большой колокол, а потом попросила по нему со всей силы треснуть, то было бы почти идеально.
Омельчин куда-то уходит, но быстро возвращается… Или это мне кажется. Потому что панорамные окна показывают ночь, а я вообще не представляю, сколько сейчас времени. Да и не все ли равно. Ник ставит подушки «на ребро», подтягивает меня к изголовью кровати и вручает чашку с чем-то кисло-ядрено-жгучим. Я кашляю от первого глотка, кипятком сползающего в желудок. Зато глаза открываются, и я могу даже рассмотреть мужчину, сидящего на краю постели.
– Что это за фигня?!
– Лайм, имбирь, зеленый чай.
– Фу, гадость!
– Зато работает.
– Вот сам и пей! – вручаю ему чашку.
Донельзя спокойный Омельчин поднимает бровь:
– То есть выздоравливать и возвращаться на учебу ты не хочешь?
Изверг!
Приходится вернуться к острой фигне и быстро ее выпить. Быстро не выходит, потому что кажется, что она обжигает все внутри. Но с каждым глотком становится и правда легче. Чуточку. Вот если бы еще голова не болела, и платочки я где-то забыла и теперь шмыгаю носом.
– Ты как? – интересуется он.
– Мне хреново.
– И когда ты обнаружила, что тебе хреново?
Кашлять я начала еще ночью, а вот насморк настиг меня по дороге в Школу. Но я не собираюсь отчитываться перед Ником.
– Отстань, – отмахиваюсь я и сползаю по подушкам. – И вообще тебе нельзя оставаться рядом. Вдруг это грипп?
– У меня крепкий иммунитет.
Невозможный!
Я закатываю глаза и бросаю в Омельчина подушкой. Правда с моими нынешними силами ему вряд ли больно. Но мне уже все равно, я куда-то проваливаюсь… Вот только провалиться не дают чужие руки, стягивающие с меня джинсы. Хочется снова спросить: «Что за фигня?», но на это тоже нет сил. Краешком сознания отмечаю, что сейчас Ник может делать со мной все, что захочет. Если его, конечно, возбуждают такие бревнышки, как я сейчас. Об этом я тоже хочу ему сказать, но в следующую секунду выключаюсь.
Просыпаюсь глубокой ночью. Теперь меня всю колотит, и даже плотное одеяло и пижама не спасают от холода. Стоп! Откуда на мне пижама? Впрочем, неважно. Сейчас все не важно, потому что из многострадального стертого носа снова соплепоток и в горло будто иголок натыкали. Но на тумбочке возле кровати коробка с салфетками, а на мой кашель откуда-то появляется Омельчин, он заставляет меня выпить какие-то таблетки, укутывает в одеяло.
Мне то холодно, то жарко. То стучу зубами, то скидываю с себя одеяло. И так долго-долго.
Просыпаюсь я от голоса Ника. Он звучит приглушенно, но все равно пробивается сквозь сон. Омельчин разговаривает с кем-то по телефону, а точнее, ругается.
Разворачиваюсь из кокона одеяла и потягиваюсь: сегодня в голове пусто, но сейчас нет ощущения, что в виски забили гвозди. На мне действительно моя пижама и больше ничего, даже белья, но сейчас это вызывает только раздражение.
Поднимаюсь, и пусть меня слегка шатает, плетусь в бильярдную. Не знаю, который сейчас час, но может успею выпить чай или вот той ядерной фигни, которой отпаивал меня сводный братик. Но скрыться за занавеской своей комнаты не успеваю, натыкаюсь на небритого и злого Ника:
– Зачем ты встала?
– Как зачем? Мне надо на учебу. Сколько вообще времени?
– Час дня.
– Час?! – мое рычание напоминает вой охрипшего тигра, а осознание факта, что я проспала полдня заставляет забегать в панике. – Почему ты меня не разбудил?
– Может, потому что ты болеешь?
– Это, блин, не оправдание!
Я врываюсь в бильярдную и хватаю джинсы, висящие на стуле.
Жопа! Какая жопа! Я уже упустила полдня занятий.
А главное сегодня пасмурно, и вообще фиг поймешь, сколько времени. Я почти стягиваю шорты, и вскрикиваю, когда Ник входит в комнату без стука. Приходится быстро натянуть их обратно.
– Омельчин!
– Вета, ты болеешь. Какого хрена ты куда-то собралась?!
– Мне надо учиться.
– Сначала выздоровеешь, потом будешь учиться.
– Ты не станешь указывать, что мне делать!
Ник складывает руки на груди, преграждает мне дорогу к выходу и говорит:
– Сегодня ты остаешься дома.
Я просто офигеваю от такого поворота, но по взгляду Омельчина вижу, что спорить с ним бесполезно. То есть если я попытаюсь взять его штурмом, то ничего из этого не выйдет. Потому что сил в себе я совсем не чувствую: меня по-прежнему шатает, и очень хочется пить. Но раз я держусь на ногах, значит, не так все страшно?
– Ладненько, – тоже складываю руки на груди, копируя его позу. – Тогда я уйду из дома, когда уйдешь ты.
Пусть я пропустила первую половину дня, есть еще вторая. И рабочая съемка после учебы. Осталось только дождаться, когда Ник свалит…
– Сегодня я работаю дома, – «обнадеживает» меня Омельчин. В подтверждение его слов, у него звонит телефон.
Вот никогда не сообщай о своих планах врагу! Никогда!
– Возвращайся в постель, – говорит Ник. – Я принесу таблетки.
– Иди в задницу, папочка!
Омельчин никак не реагирует на мой выпад, и я морщусь. А когда все-таки спускаюсь на кухню, на разведку, заодно за своим рюкзаком, который так и остался внизу, понимаю, что незаметно сбежать из квартиры не получится, потому что Ник работает из гостиной.
Тогда я меняю свое первоначальное решение переместиться в бильярдную и оккупирую его кровать: она больше и мягче. Отменяю съемку, а затем звоню в Школу и предупреждаю, что сегодняшний день пропущу, но завтра точно буду. Администратор желает мне поправиться, и я тоже очень этого хочу. От противопростудного не отказываюсь, потому что чем раньше приду в норму, тем лучше. Поэтому большую часть времени я либо проваливаюсь в сон, либо сражаюсь с насморком.
Когда просыпаюсь в последний раз, за окном темно, а мне хочется есть. И кажется, насморк побежден.
– Ты как? – Ник отрывается от ноутбука, и я замечаю на нем очки. Днем их точно не было, но тогда он решал все вопросы по телефону. Пальцы зудят запечатлеть его на камеру именно таким. Как я и думала, даже в очках он сексуален, и от этого осознания я слегка подвисаю. На пару минут.
– Я с тобой не разговариваю, – говорю и иду, куда шла, то есть на кухню.
– Потом скажешь спасибо, – доносится мне в спину.
