– Там был ты, Омельчин. Ты был моим желанием номер пять.
Я ухожу победительницей. Но почему же так паршиво на душе?
Сомнения разрывают на части: правильно ли сделала, что вообще с ним стала разговаривать? И что призналась? Но я запихиваю их глубоко-глубоко. Ругаю себя всю дорогу за то, что хочется развернуться. Даже телефон выключаю, чтобы не взять и позвонить Нику. Ну и что сказать? Что пошутила с желанием? Или послать его еще раз? Кусая губы, борюсь со слезами, и оказывается рыдать хочется не только мне.
Дома меня встречает зареванная Емцева, которая тут же бросается в мои объятия.
– Кать, что случилось?
– Толя. Он был здесь.
Сегодня что, парад бывших? Но от новой догадки у меня холодок по спине.
– Что он сделал? Он тебя ударил?
– Нет, – всхлипывает Катька. – Это я его.
– Правильно сделала!
– Неправильно, – ревет еще сильнее подруга. – Я не хотела, чтобы он уходил… Потому что… Его люблю.
Как же я тебя понимаю! Но сдаваться нельзя. Когда-нибудь это пройдет. Должно же пройти!
– Я тоже люблю Ника, но это не отменяет того, что он поступил по-скотски.
– Но Ник же прощения не просил!
– Вообще-то…
Приходится рассказать Кате обо всем. О нашей встрече, его и моих словах.
– Может, мы неправы? – робко спрашивает она, когда я заканчиваю, и идет ставить чай.
– Неправы?!
– Ну да. Смотри, ты же смогла меня простить, нашла в себе силы. И теперь мы снова подруги.
– Это другое.
– Разве?
– Кать, он же тебя унизил, сравнивая со своей бывшей, – напоминаю я.
– Неспециально. Он просто привык к другому, вот и получалось, что сравнивал постоянно, не осознавая, как меня это бесит.
– Гадостей всяких наговорил.
– Вета, я тоже много всего наговорила. И никогда идеальной не была. А он сказал, что не может без меня. Что мир ему кажется тусклым и безжизненным. Что песню для меня написал, представляешь?
Щелкает электрический чайник, и подруга бросает листочки улуна в заварник, заливает его водой. Она стоит ко мне спиной, но я вижу, как напряжены ее плечи и подрагивают пальцы.
– Ну и что? – взрываюсь я. – Раз песню написал, так ты должна ему на шею прыгнуть?
Емцева хочет ответить, но тут со стороны приоткрытого окна сквозь усилитель звука доносится:
– Катя, мой котенок. Я поступил с тобой плохо, но, пожалуйста, прости меня. Это песня посвящается тебе.
Последние его слова я уже расслышала, стоя на лоджии, куда выбежала следом за подругой. Толика я узнала сразу, он разместился в самом центре детской площадки, с фингалом под глазом, но с решительным выражением лица. И спустя мгновение из динамика полилась красивая мелодия.
Я честно ждала какую-то фигню, но у Катькиного бывшего явно был музыкальный талант и сексуальный с хрипотцой голос. Я даже заслушалась и подумала: странно, что он басист. Это была песня о том, что вместе с ней его жизнь покинули радость и счастье, а взамен пришло одиночество и уныние.
Это было офигенно красиво.
Офигенно романтично.
Будь Толя моим парнем, я бы точно подумала.
Но!
– Емцева, если ты сейчас его простишь, – предупреждаю я, – он решит, что можно делать тебе больно, когда ему захочется.
Она поворачивается и смотрит на меня так серьезно, будто в душу.
– Не решит. Ему тоже плохо. А если не прощу, мне кажется, я потеряю больше, Вет. Я уже чуть не потеряла лучшую подругу, не хочу потерять еще и любимого.
Я сжимаю ее ладонь:
– Ты уверена?
– Уверена, что не могу без него, – кивает Катя. – Тем более после такой песни.
– Ну если так, то беги спасай любимого, пока соседи полицию не вызвали!
Вокруг Толика действительно уже собралось прилично народу.
– Хотя, я бы на твоем месте помариновала его еще пару недель. Думаю, к тому времени, он закончит альбом и станет популярным. Смотри, как его несчастливая любовь вдохновляет!
– С каких это пор ты такая язва? – со смехом пихает меня в бок подруга.
«От Омельчина нахваталась», – чуть не отвечаю я, но вовремя прикусываю язык.
К счастью, Катька этого не замечает, надевает ботинки, натягивает курточку и убегает. А я иду на кухню – готовить ужин. И размышляю о том, что придется снова искать комнату, потому что если Толик вернется, будет странно, если я останусь у Емцевой. Думаю про последнюю фотосессию. Про пасту с креветками, которую решаю приготовить. Думаю обо всем, только чтобы не думать о нашем разговоре с Ником.
Может, Толика ссора с Емцевой чему-то и научила, но Омельчин как был козлом, так и остался!
Катя возвращается в квартиру в одиночестве, но с улыбкой до ушей. Оказывается, что Толик снял квартиру и нашел классную работу в клубе. Поэтому с нами жить не будет, а хочет реально начать сначала: с нормальными свиданиями, в общем, собирается ухаживать по всем правилам. Обещал еще одну песню.
– Я счастлива, Вета, – заявляет мне сияющая подруга, уплетая ужин. – Как же я счастлива!
– Рада за тебя, – говорю совершенно искренне. – Если у вас все получится, я только за.
– Тебе тоже нужно попробовать.
– Чего?
Я давлюсь креветкой, но Катя дотягивается и стучит мне по спине.
– Дать шанс Нику, – уточняет она, когда я перестаю кашлять.
А вот теперь лучше тарелочку от себя отодвинуть.
– С ума сошла? – спрашиваю. – Если ты влюбленная, так все вокруг в розовом цвете?
– Ты тоже влюбленная!
– Я стараюсь это исправить.
– Может, не надо?
Я резко кладу вилку на стол, отчего она громко звякает, и поднимаюсь.
– Ни хрена! Пусть хоть песню напишет, хоть звезду с неба достанет, да что угодно пусть делает, я его не прощу! Но он вряд ли станет париться по этому поводу. Наверное, забыл уже обо мне.
Пусть даже от этой мысли больно вдвойне.
Но новый день опровергает мою теорию, потому что с утра курьер приносит для меня огромный букет роз.
Белые розы.
Конечно же, они белые, мои любимые. Если Ник читал мой блокнот желаний, то он в курсе всех моих вкусов. А еще наверняка в курсе, что прилагайся к цветам он сам, получил бы этим букетом, поэтому его за дверью не наблюдается, и исключительно поэтому я забираю букет. Только после нахожу маленькую открытку с одним, написанным от руки словом:
Ты
