На бегу Василий размышлял, как Мирран его узнала. Очевидно, она остановилась, чтобы взглянуть, как дела у ее певцов, и переговорила с тем, кого расспрашивал Василий. Возвращаясь той же дорогой, он должен был попасть в ее ловушку. У нее просто талант устраивать ему неприятности.
Тогда, в Дарасе, дело обстояло куда хуже. Здесь же магистр был на улицах собственного города. Он их знал, в отличие от преследователей. Если они задумали поймать его, им придется постараться.
Аргирос кинулся в переулок, пропахший тухлой рыбой, резко повернул налево, а затем направо. Он остановился, чтобы перевести дух. Сзади монахи говорили по-гречески и на шипящем коптском языке.
– Распределимся! Мы его найдем! – кричал один из них.
Теперь двигаясь спокойнее, магистр вышел в тупик. Он поднял половинку кирпича и бросил его в стену, перегородившую дорогу в двадцати шагах. Камень упал с громким звуком.
– Пресвятая Богородица, что это? – крикнула женщина из комнаты на третьем этаже.
Разом бешено залаяло несколько собак.
– Вот он! – послышалось одновременно с трех сторон, хотя ни один из монахов пока не подбежал слишком близко.
Аргирос поспешил в переулок, по которому до дома оставалось три минуты ходьбы. На первой поперечной улице он едва не наткнулся на монаха. Трудно сказать, кто сильнее смутился. Но монах знал его лишь по описанию Мирран. Из-за этого возникло секундное замешательство. Аргирос ударил монаха в лицо, а потом наступил на его босую ногу. Монах скорчился, и магистр ударил его ногой в живот. В результате монах выбыл из борьбы, с трудом переводя дух, он даже не успел закричать. Вся стычка продолжалась всего пару секунд.
Аргирос свернул на свою улицу. Он шел беспечно, довольный, что избежал ловушки Мирран. Ее стоило опасаться в Дарасе, решил Аргирос, но здесь, в сердце империи, сила была на его стороне.
Погруженный в эти мысли, он не заметил, как из темного дверного проема выступила и скользнула следом за ним фигура в темном капюшоне. Он даже не расслышал ее приближения, и только в последний момент почувствовал дуновение воздуха за спиной. Василий кинулся в сторону, успев увернуться от ножа, скользнувшего мимо ребер и лишь порезавшего левую руку.
Аргирос отступил и схватился за свой кинжал. Противник преследовал его. В лезвии убийцы блеснули звезды. Аргирос обнажил нож. Он резко согнулся, выбросил руку и медленно развернулся направо.
Заметив его маневр, преследователь занял соответствующую позицию. Оба двигались осторожно, ожидая, когда противник откроется. Убийца кинулся вперед, ударив ножом снизу вверх. Магистр выбросил руку с кинжалом, шагнул вперед и сделал выпад. Его удар был отражен. Оба отскочили назад, продолжая круговой танец.
Аргирос покосился: он заметил, что сейчас оказался напротив дома соседа Феогноста. Он сделал несколько осторожных шагов назад, нащупывая твердую мостовую. Затем застонал и опустился на колено.
Убийца рассмеялся – это первый звук, который тот издал за время стычки, – и бросился вперед, вскинув готовый вонзиться нож. Его правая нога увязла в отверстии, которое Аргирос видел еще накануне вечером. Убийца взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие. Магистр кинулся на врага и вонзил нож ему в живот.
Он почувствовал железистый запах крови и вспоротых внутренностей.
– Подлый… мерзавец, – прохрипел убийца и повалился, выпучив глаза.
Аргирос осторожно подошел к нему, желая проверить, не попытается ли противник отомстить из последних сил. Но тот уже умер, что магистр установил по пульсу на лодыжке. Он перевернул убитого на спину и понял, что это не александрийский монах, а, скорее, константинопольский бандит. Аргирос знал таких типов с наполовину бритыми головами и в туниках с буфами на рукавах, туго завязанных тесьмой на запястьях.
Что-то звякнуло, когда труп грузно перевернулся. На поясе туники оказался тугой кошелек. Магистр убрал его в свой кошель на ремне, вздохнул и отправился за гвардейцем.
После объяснений, формальностей и прочего Аргирос наконец оказался в своей постели, когда горизонт на востоке уже осветила заря. Ворвавшиеся в комнату лучи солнца разбудили его намного раньше, чем бы ему хотелось. Он брызнул в лицо холодной водой, но это не помогло снять резь в глазах и усталость, мешавшую ему даже застегнуть сандалии.
Он не сразу вспомнил, почему его кошель стал тяжелее. Порывшись в нем, он нашел небольшой кожаный кошелек, взятый у убийцы. Номисмы в руке выглядели меньше и тоньше монет, которые чеканили в Константинополе. Вместо знакомого слова «CONOB» на них значилось «АЛЕЕ» – знак Александрии.
Магистр кивнул. Ничего удивительного. Можно было ожидать, что Мирран предусмотрела запасные варианты. Пусть она и женщина, но знает свое дело.
«Жаль, – подумал Василий, – что в ее планы входит избавиться от меня».
Император присутствовал на втором заседании Вселенского собора, как и на первом. На этот раз в его свите было меньше придворных и больше телохранителей. Их золоченые панцири и алые плащи едва ли уступали в роскоши одеяниям высокопоставленных прелатов, на которых солдаты бесстрастно взирали поверх щитов.
Намек на силу, однако, не смутил Арсакия. Он предпринял столь же учтивую атаку на изображения, что и накануне. Он даже позволил себе сардоническую усмешку, выступая со своими теологическими тирадами.
Но его веселье развеялось, когда Евтропий дал ему быструю отповедь. Константинопольский патриарх временами исподтишка подглядывал в записи, но мысли, разработанные накануне ночью, звучали четко и ясно. Георгий Лаканодракон шепнул Аргиросу:
– Не думал, что старый шельмец еще способен на такое.
– Поразительно, что с людьми делает страх, – заметил Василий.
Только патриарх закончил, как полдюжины восточных епископов принялись кричать друг на друга, споря за право выступить.
– С какой стати я должен вас слушать? – загремел с кафедры Евтропий под взором Никифора III. – Отрицая реальность воплощения, вы отрицаете человечность Христа и становитесь на сторону монофизитов!
– Лжец!
– Глупец!
– Нечестивый идиот!
– Как низменная материя может описывать божественную святость?
Несколько минут в собрании царил шум, и иконоборцы и иконопочитатели осыпали друг друга оскорблениями. С обеих сторон потрясали кулаками и посохами, что напоминало ночную сцену в резиденции Евтропия.
Император Никифор вполголоса отдал приказ. Его телохранители сделали два шага вперед, и их стальные подошвы загремели по каменному полу. Наступила внезапная тишина.
– Истина может быть найдена через рассуждения и доводы, а не в ребяческой ссоре, – заявил император и кивнул Евтропию. – Позвольте всем высказаться, дабы выявились ошибки и заблуждающиеся вернулись на путь истинный.
Патриарх покорно поклонился господину. Спор вошел в более приличное русло. Аргирос прислушался. Многие из аргументов противников икон предвиделись вчерашним вечером. Когда епископ-иконоборец из Палестины, например, объявил, что иконы состоят из той же субстанции, что и прототипы, тощий и невысокий человек, подумав, прибег к элегантной логике Аристотеля, чтобы опровергнуть их единосущность.
