– Голубушка, я с вами на брудершафт не пила, однако пропущу ваше подзаборное тыканье мимо своих многострадальных ушей и выполню долг просветителя. Да, ваш любимый композитор писал фоновые саундтреки для трапезы, но с тех пор, как обнародовали его письма, ни один приличный человек за стол с ним не сядет.
Витя опасливо покосился на ломтик лимона, который держал в руке и время от времени посасывал.
Отложил медленно на край тарелки.
Отодвинул её.
Переписок австрийского лабуха он не читал, но с неудовольствием подумал, как это некоторые люди хранят по сто лет кучи бессмысленных слов. Надо сразу после окончания разговора стирать переписку. А то вон какие проблемы – кушать невозможно.
– Копрофагия! – раскатисто проревела Холмская. – Излюбленная тема вашего «гения»! Навоняет и доволен. Одной рукой писал, вторую держал в тёплой дырке.
– Фу, как не стыдно, – прикрыла уши Скоблидюк.
– Стыдно предлагать гостям такую подливку. Стыдно до сих пор не знать фактов, опубликованных ещё в шестидесятые. Стыдно исследования девяностых проспать: синдром Туретта у вашего Моцарта нашли.
– Мало ли какие слухи распускают. Главное, что он писал великую музыку.
– «Реквием Моцарта» написал Зюсмайер, «Колыбельную Моцарта» написал Флис…
– Почему тогда об этом никто не знает?
– Потому что Гитлер немного переписал историю.
– Верить всяческим…
– О, да, я понимаю, верить надо Гитлеру!
Холмская вскинула руку в фашистском приветствии, щёлкнула каблуками и промаршировала к выходу.
Витторио в недоумении поплёлся следом, гадая, нужно ли ему изображать Геббельса, и если да, то как.
*
В пустом доме воцарилась тишина. Впрочем, тишина относительная, да и пустым он не был, коль скоро посреди гостиной возвышалась фигура хозяйки. Просто ей так казалось. На самом деле механические скрипки продолжали канителиться вокруг нескончаемой темы, каких-то пять минут назад казавшейся прекрасной и возвышенной.
Они должны были оттенить саспенс.
Смущение парочки должно было возрастать от комнаты к комнате.
Скрипки должны были под занавес взвиться.
Двух жалких мух должно было прихлопнуть унижение.
Как же так вышло, что сквозь заготовленную анфиладу унижений Скоблидюк прошла сама?
Она распахнула последние двери – хотя бы уже только для себя. Звуки подхватили её и приподняли над собственным телом. Стало не важно, зачем это всё устраивалось. Коварные интриги лопнули под действием магии десятков картин в обрамлении монстер и орхидей. Так хлопотно было развешивать, расставлять, раскладывать их, что не осталось ни сил, ни времени окинуть экспозицию взглядом, однако стоило добыче ускользнуть – появилась возможность насладиться манкостью капкана. Искусство рука об руку с природой стояло здесь в своей сияющей наготе и не позволяло думать ни о чём другом, не позволяло отворачиваться к мелочным склокам. Смотри на красоту и стань её частью!
Дана сделала реверанс и ввела себя в зимний сад.
Усадила к кованому столику, покрытому парчой.
Хотела наполнить чашку, но внушительный кофейник служил лишь декорацией. Пустой, как всё, за что бралась Скоблидюк.
В луче заходящего солнца подмигнул коньяк – он должен был сопровождать кофе, а она просто хопнула рюмашку-другую-третью…
*
– Какого чёрта ты молчал? – распалялась Холмская. – Видишь, что тебе специально подсовывают целую кучу…
– Ой, про кучу только не надо снова!
– А чем ещё я могла отвлечь внимание от твоей растерянности?
– Надо было с Петькой Чайкиным пойти.
– Ну так и шёл бы!
– Да поссорились мы.
– Помиритесь.
– Не могу, на Кипре он – отдыхает ото всех, без телефона, без интернета, на восточном краешке, где знакомых нет. Ходит в единственный ресторан, этим его связи с общественностью ограничиваются.
– Вот поезжай, садись в засаду в этом ресторане и жди своего Петьку.
– Зачем же так? – прозвучал голос без капли обиды. – В ресторане я просижу весь день, а рыбку не поймаю. У меня адрес есть, он однажды на днюху приглашал.
– Вот и дуй, – сверкнули белые зубы.
ГЛАВА 15
Чайкин летал из самого близкого к дому аэропорта, стремясь выгадать час-другой, но оттуда имелись рейсы только на запад Кипра, и он терял сэкономленное время, пересекая остров в такси.
Никакой смены обстановки не получалось.
Путь сквозь пустыню и пустота жизненного пути утомляют одинаково. Ни единого человека. Уродливый пейзаж без деревьев, без гор, с однотипными домами цвета обыденности, в которых никто не жил, подчёркивала линия – кишка с дырочками для орошения. Вряд ли она тянулась одна через всю страну, просто картинка за окном настолько усыпляла Петю, что он каждый раз пропускал, где соединяются шланги. Кто-то выделил этой тонкой чёрточкой самое скучное предложение в тексте – смотри, твоё, про тебя.
Жёлтые берега дороги уходили вверх, автомобиль словно катился по дну высохшей реки. Однако здесь не было никакой реки никогда, разве только во времена создания греческих мифов, что тоже вилами на воде писано. Точнее, на песке. Мифы – на то и мифы, чтобы бесплодную землю Кипра расписывать зеленью вымысла.
– Please, turn it off, – сказал Пётр водителю такси и быстро отвернулся.
Он старался не встречаться глазами с бородатым повелителем брички – исполнение любой просьбы зависит от исхода битвы взглядов, а как прикажете тягаться с потемневшим от пота мешком, из которого торчат волосы даже на загривке, когда сам ты весь такой акварельный, внушающий уважения не больше, чем заспанное утреннее облачко?
Таксист назло пассажиру радио не выключил. Он просто принялся переключаться с одной станции на другую, гневно шлёпая по кнопке пальцем, причём машина от каждого удара вздрагивала и виляла. Киприот с бОльшим удовольствием щёлкнул бы по носу понаехавшего привереду, и русский понимал это, но для самоуспокоения представлял, будто заросший шерстью палец принадлежит питекантропу, и тычет в кнопку он с любопытством, а не со злостью.
Помогло. Петруша даже улыбнулся. Расправил плечи. Попросил оставить канал, по которому передавали радиопьесу на английском (как оказалось, бесконечную, что взвинтило водителя до предела).
Сюжет попался захватывающий, за него можно было зацепиться и реагировать не на хмыканье из-за баранки, а на остроумные реплики героев. Петя то согласно кивал, то удивлённо открывал рот – он был далеко от однообразного пекла, он был с персонажами гораздо более интересными, чем плоский, непрописанный таксист на плоской же равнине. Они были вместе. Их было больше. И можно было почти не бояться киприота, похожего скорее на одного из сорока разбойников, чем на вышколенного работника сферы услуг, каким он должен был быть.
