Алеша! Милый! Вот прошло пятнадцать лет. Я уже не так молода, но и ты тем более. Я, как и раньше, не хочу и не буду нарушать вашего счастья, тем более что за эти годы я по-настоящему сблизилась с Н.И., она замечательный, прекрасный человек, но больше скрываться я не могу и не буду. Я хочу, чтобы ты знал: я жду тебя всегда. Я одна, и я люблю тебя. У меня хороший уютный дом, и боже! Как я была бы счастлива. Но нет. Я не зову тебя, я не имею права, но я только сообщаю тебе, прости за такое сухое слово. Сообщаю, что есть женщина, которая тебя ждет. Это – я.
Не маши руками, не говори “никогда!”. Я знаю, что ты любишь Н.И., дай тебе бог. Но жизнь порой готовит странные сюрпризы, о которых мы не можем догадаться. Я знаю Н.И. уже много лет и вижу то, что ты, наверное, не видишь: она сложный и тяжелый человек. Она очень закрытый человек. Она – как тот тихий омут, в котором водятся черти. Она может вдруг принять самое ужасное решение. Я не уверена, что ты все про нее знаешь. Про ее жизнь, которая может быть надежно скрыта от твоих глаз.
Умоляю тебя, не показывай это письмо ей. Ты, как верный и любящий муж, тут же захочешь сообщить Наталье Игнатьевне. Не делай этого! Очень тебя прошу. Потому что это испортит все. Наши с ней отношения, а они мне важны и нужны, и твои с ней отношения тоже. Она начнет на тебя поглядывать с подозрением. Ваша жизнь превратится в ад ревности и слежки. Но главное не в этом. Главное – если ты покажешь это письмо Н.И., ты предашь меня. Предашь женщину, которая тебе доверилась. А за это наказывает Бог! Жестоко и непреклонно. Я этого не хочу. Не хочу, чтобы ты тяжело заболел или попал под машину. Живи, мой любимый, и храни мою тайну.
Всегда твоя, М.».
– Наташа! – громко позвал Алексей Григорьевич. – Наташа! Иди-ка сюда!
Жена вошла в его кабинет, он чуть отодвинулся от стола и показал ей экран компьютера.
– Занятные у тебя подруги, – сказал он. – Вот, изволите ли видеть. Только что пришло.
Он не курсором, а мизинцем брезгливо коснулся экрана там, где дата и время отправки письма – 21.47.
Она прочитала, вздохнула, потрепала мужа по затылку.
– Несчастная девка, – сказала она.
– Ага, девочка сорока с лишним лет…
– Сорока еще нет, – засмеялась Наталья Игнатьевна. – Но все равно несчастная. Вроде умная, и даже вроде красивая, но какая-то душевно кривобокая, ты меня извини, что я так о своей подруге.
– Красиво сказано! – усмехнулся он. – Жестко!
– Ну хорошо, влюбилась в мужа начальницы, – продолжала та. – Так либо объяснись как надо, иди ва-банк, либо молчи, скрывайся и таи… От этого у нее с карьерой ни черта не выходит. Уж я ее тяну, хочу ей помочь, а она никак. То заболеет не вовремя, то отчет задержит, то вдруг оказывается, что загранпаспорта у нее нет… Как будто сопротивляется, честное слово.
– Да, – сказал Алексей Григорьевич. – И какие-то тонкие намеки…
Он курсором выделил слова «Я не уверена, что ты все про нее знаешь. Про ее жизнь, которая может быть надежно скрыта от твоих глаз».
– Дурочка! – вздохнула Наталья Игнатьевна. – Беспроигрышный ход: «смотри в оба» и все такое. А в случае чего: «А я чего? а я ничего!» Ну что ты на меня так смотришь? – вдруг возмутилась она. – Зерно сомнений? О чем ты думаешь? А? Отвечай! Я же вся у тебя на ладони, мы даже в магазин вместе ездим!
– Наташа, – обнял ее Алексей Григорьевич. – Да бог с тобой. Натусечка моя золотая, я тебя обожаю, я знаю, как ты меня любишь… Слушай, уволь ее к черту, а?
– Хм. Нет. Как-то жестоко. Нелепо. Признание слабости.
– Да какое признание? – вскричал Алексей Григорьевич. – Она же ничего никогда не узнает! Придерись к чему-ни-то и уволь.
– Леша! – серьезно сказала Наталья Игнатьевна. – Я сама буду это знать. Я сама буду знать, что моя дура подчиненная втрескалась в моего мужа, написала ему любовную записочку, а я ее за это уволила. Я сама себя уважать перестану.
– Тогда лучше играть в открытую. Поговори с ней. Скажи, что я тебе показал письмо. Объясни ей все на пальцах.
* * *
Наталья Игнатьевна и Марина сидели в кафе.
– Экзамен выдержал, – говорила Наталья Игнатьевна. – Показал тут же. Вот буквально через одну минуту. Спасибо, Мариночка.
– И ничего не заподозрил? Не клюнул на вашу «скрытую жизнь»?
– Конечно, среагировал. Но – скорее осуждая тебя за интриганство. А так – ни-ни. Любовь и полное доверие.
– Я, конечно, не смею давать советов, – Марина скромно улыбнулась, – но…
– Что «но»?
– Но я бы на вашем месте бросила эту историю с Вергасовым. Вергасов – мужик интересный, но крайне ненадежный. Любит выпить. Слишком сентиментальный. Может в любой момент напиться и пойти каяться перед старым другом, то есть перед вашим мужем. А ваш муж любит вас по-настоящему. Теперь я это точно вижу.
– Я подумаю, – совершенно серьезно сказала Наталья Игнатьевна.
* * *
Алексей Григорьевич заправлял на бензоколонке свой большой и удобный внедорожник.
С другой стороны, к соседнему шлангу, причалила маленькая скромная корейская машинка. Вышла Марина, открыла бензобак, сунула шланг.
– Наталья мне все доложила, – сказала она, хохоча. – У тебя пятерка по супружеской верности!
– Отлично, отлично, – ответил он. – Только мне кажется, ты слишком заигралась. По тонкому льду, как это… По слишком тонкому, нет?
– Так веселее! – сказала она. – Я ее предупредила насчет Вергасова.
– Ну, это ты зря… Ладно. Сегодня где всегда?
– Ага! – она поставила шланг на место, села в машину.
* * *
«Паранойя, как и было сказано, – думал Алексей Григорьевич, выезжая с бензоколонки. – Все всех подозревают, обвиняют, проверяют, уличают. Ужас и тоска.
Хотя нет. Почему тоска? Никакой тоски! Смотрите, какая погода, какое небо, какие деревья, какие красивые дома, какие веселые и нарядные люди! Июнь месяц! Лето впереди! Дочка вчера получила диплом, и не чего-нибудь, а Сеченовской академии, бывшего Первого медицинского. Врач. Настоящая серьезная надежная профессия, это же счастье отцу и матери!
Работа движется, монография пишется, собака ластится, кошка мурлычет, на даче цветет садовая земляника, жена красивая и умная, квартира удобная, машина триста лошадей, на бензин хватает. Жизнь прекрасна. Марина милая и верная, а Вергасов – самый настоящий алкаш, хоть и академик. Вот он как раз звонит…»
– Да, Николай Харитонович!
– Слушай, Григорьич, – мрачно сказал Вергасов. – Есть разговор. Надо посидеть.
– Харитоныч! – фамильярно ответил Алексей Григорьевич. – Давай в другой раз!
Нажал отбой.
Жизнь была прекрасна.
А паранойя – паранойя тоже нужна. Для бодрости.
