Потом ей надо было срочно в Екатеринбург. Потом она заразилась ветрянкой от маленькой племянницы и даже прислала ее фотографии – очаровательный пупсик, весь в пятнышках зеленки. Потом была «Золотая маска». Потом Кипр. Потом мигрень. Потом Эдинбургский театральный фестиваль. Потом легкая депрессия. Потом фестиваль в Авиньоне. Потом ей поручили собрать команду для нового журнала «Рампа». Потом заболела собака.
Потом она стала вести курс в ГИТИСе.
Он тем временем получил «заслуженного артиста России».
Они переписываются до сих пор.
Недавно она написала, что пила пиво на спор без рук, держа кружку в зубах, и у нее полетели два импланта, и надо сначала их восстановить, а потом немного прийти в себя. И наконец-то встретиться. Есть серьезный разговор.
«Обязательно, конечно, непременно!» – отвечает Данилов.
Ах, трамвай московский!
этнография и антропология
В один весенний день сего года, в 18 часов 05 минут, я вышел из Дома радио на Пятницкой и увидел людские потоки, быстро текущие к метро «Новокузнецкая». У входа уже была толпа. Но тут из-за угла показался трамвай № 39, который идет до метро «Университет», то есть прямо до моего дома.
Народу было немного. Сел у окна. Ехал ровно час, с 18:08 до 19:08, даже удивительно. Глядел в окно. Слушал разговоры. Многое понял, хотя вряд ли смогу точно сформулировать.
Но чувство – сильное. Чаще надо на трамвае-то ездить…
Что же я увидел и услышал?
* * *
Сзади сидел младший школьник и с тоской говорил маме по телефону, что надо делать презентацию.
* * *
Сбоку сидели двое других младших школьников. Один рассказывал:
– Вот, например, у тебя не ладится жизнь. Что надо делать? Надо идти к психологу. Психолог поможет!
– Как?
– А вот так. Он научит, как надо поверить в свои силы и забыть про депрессию.
– Как же про нее забыть? – не поверил младший школьник.
– Да просто – фух! И выбросить из головы!
* * *
А надо мной стояла девушка и читала потрепанную книгу в мягкой обложке – роман «Воскресение» Л.Н. Толстого. Когда же ей пришло время выходить, она спрятала книгу в сумку, вытащила оттуда айфон с проводками, засунула себе в уши наушники и вышла. То есть приобрела «нормальный уличный вид» – в отличие от «трамвайного».
* * *
Впереди сидела пожилая дама, и к ней нагнулся пожилой господин, похожий на нее, как родная некрасивая сестра. Наверное, это был ее муж. От долгой жизни супруги делаются как бы сестрами. Он говорил, наверное, возражая ей:
– Ну кто такой этот Ельцин? Пьяница и бандит. Непонятно, откуда он взялся на нашу голову! Свалился на нас, как камень с крыши, – бабах, и нет Советского Союза! А вот Путин – другое дело. Прирожденный президент!
– Путина Ельцин привел… – сказала дама.
– Как ты можешь их вообще сравнивать!
* * *
А за окном с тихим дребезжанием тянулись супермаркеты, промзоны, рестораны и храмы Божии…
Дизайн, жена и друг детства
только раз бывают в жизни встречи
Дюша и Ласик – то есть Николай Павлович Вардюшин и Дмитрий Сергеевич Ласкарев – сидели в ресторане. Ресторан был очень хороший, дорогой и известный. Салфетки корабликами стояли на тарелках. Большие бокалы на тоненьких ножках.
Зашли они туда случайно. Они и встретились совсем случайно, на улице, Вардюшин не торопясь шел к машине, припаркованной неподалеку, и буквально налетел на Ласкарева. Тот сказал:
– Дюша! Ты ли это? – и протянул ему руку.
– Простите? – сказал Вардюшин, отступив на полшага.
– Дюша, ты что? Я же Ласик!
Вардюшин узнал, заулыбался, пожал руку. Они даже обнялись.
Они с Ласкаревым, то есть с Ласиком, очень дружили в школе, просто не разлей вода, и даже на первом-втором курсе встречались, но дальше как-то разошлись. Нет, не ссорились, а как-то так. Сначала встречались, болтали, пили, гуляли по Москве чуть ли не раз в неделю, а созванивались вообще каждый день. Потом раз в месяц, потом еще реже, еще реже. Кажется, они не виделись уже лет тридцать, не меньше.
– Почти треть века! – воскликнул Ласик. – Ведь это же охереть можно, старичок!
– Можно, – согласился Дюша. – Можно, но не нужно! – и засмеялся.
– Слушай, давай посидим, раз уж встретились, – сказал Ласкарев. – Время есть?
– Время, время, время… – сказал Дюша, глядя на экран телефона. – Что там у нас со временем…
Он решил, что лучше отделаться сразу. А то он попросит визитку или номер телефона и станет названивать. А так – встретились, посидели-поболтали, и всё.
– Давай, – сказал он. – Куда пойдем?
– Да хоть в «Муму»! – обрадовался Ласик.
– Нет уж, извини!
– Ты что, в «Пушкин» хочешь? – и Ласик оглядел Дюшу с головы до ног.
Было лето, на Дюше был легкий светлый костюм, отличные ботинки, он был стрижен, очкаст по моде, и вообще выглядел отлично, хотя лицом был скорее старообразен, чем моложав: много морщин, складка поперек лба, дряблые щеки. Но зато подтянутый, никакого живота. А Ласик был в заношенных синих джинсах, клетчатой рубашке и куртке с оттопыренными карманами; смуглый, с бородкой и усиками.
– «Пушкин» не «Пушкин», а вот тут недалеко есть одно милое место. Прекрасная рыба, и там очень хороший сомелье, ну то есть хорошо подбирают вино к рыбе, – необидно объяснил он.
– Я уже давно не выпиваю, – сказал Ласик. – А там не дорого?
– Перестань! – Дюша потрепал его по плечу. – Я тебя приглашаю.
* * *
– Рыбу вы сколько готовите? – Ласик пролистал меню и поднял глаза на официанта.
– Двадцать минут или полчаса.
– Ого! А у вас есть кофе без кофеина?
– Да.
– Вот большое латте мне, – сказал Ласик. – Без кофеина. Всё.
– Ну и мне тогда тоже! – сказал Дюша. – Из солидарности. Но с кофеином. Двойной эспрессо.
Официант ушел.
Зал ресторана был совсем пустой. Они сидели в удобном закутке – стол, с одной стороны диван, с другой – кресло, а по бокам тяжелые портьеры. Идеально для приватного разговора серьезных людей.
– Ну, что ты, как ты, расскажи! – спросил Ласик.
Дюша вздохнул и покровительственно улыбнулся.
Он все понял про Ласика, как следует рассмотрев его одежду и приглядевшись к его манерам. Беден. Неудачлив. Добр, отчасти даже романтичен. Вон сколько он навспоминал, пока они шли от Поварской по Малому Ржевскому, а там повернули в Хлебный. Наверное, у него ничего в жизни нет, кроме этих школьных, так сказать, мемуаров. Но хороший человек. И гордый, конечно. Себе заказал только латте, чтоб самому за себя заплатить. Может, он и за мой эспрессо заплатит? Если ему так будет приятно – пускай! Типа это он меня угощает. Ну и ладно. Что ж ему, дурачку, рассказать-то?
