Дядя Саша дает интервью, сидя на диване, на фоне ковра. Говорить о раке ему, по всему видно, скучно, и он все время отвлекается на телевизор. Ольга сидит рядом с мужем, поглаживает его по плечу, чтобы не нервничал и не сердился на меня, задающую так много вопросов. Обоим Кожевниковым больше рака интересна программа про инопланетян, которую передает телик. Они ждут, когда уже закончится это интервью, и, кажется, жалеют, что согласились.
В отличие от миллионов других людей, живущих по всему свету, у Кожевниковых нет ни суеверного страха перед раком, ни трепета. Только покорность судьбе и досада: только жить начали, а теперь опять мыкаться по очередям и поликлиникам. От мыслей об очереди отвлекают телепередачи. И потому Александр и Ольга Кожевниковы очень любят телевизор, полагая лучшим средством от всех болезней: включил и забылся.
О том, что асбест вреден, а город Асбест – в тройке самых «грязных» городов России, по телевизору тоже говорили. Но такие новости в семье Кожевниковых переключают. Всё, что нужно об этом знать, они знают и без телевизора. Асбест и окраины – это 85 тысяч человек, объединенных фатальным незнанием о своей болезни и смиренной готовностью ее принять. Лечить их здесь некому. На Асбест и окраины – один-единственный загнанный участковый онколог. 60–70 пациентов в день.
Его кабинет на втором этаже переполненной людьми серой больницы с зеленым полом. К кабинету огромная очередь, часа на два – два с половиной. Районный онколог Антон, попросивший не называть его фамилию и изменить имя, в первой половине дня принимает пациентов (кого успеет), во второй – оперирует тех, кого может прооперировать, прямо здесь, в районной больнице.
Антон категорически отказывается от интервью. Он боится журналистов, кажется, больше, чем пациентов.
Я спрашиваю: «Чего вы боитесь?» Антон снимает запотевшие очки, протирает их варежкой, близоруко смотрит на меня: «А вы не понимаете?» – «Нет, я не понимаю, хоть убей» – «Меня же, если я вам расскажу, как у нас тут всё обстоит, просто выпрут с работы! А другую я не найду».
Я потрясена. Антон окончил один из лучших медицинских вузов страны, работает районным онкологом в Асбесте уже шесть лет. Его зарплата невелика, 15 000 рублей. Его пациенты – нескончаемая очередь ни на что не надеющихся людей, повторюсь, несколько десятков в день. В их числе дядя Саша. Я спрашиваю Антона, что будет с Александром Кожевниковым. Антон вздыхает: «Направлю на лечение в Екатеринбург. Там, если повезет, дадут квоту, если не будет слишком большой очереди, в течение месяца-двух прооперируют, потом будет ездить на химию. В принципе он мужик здоровый, есть шанс, что выкарабкается».
«Так какую же работу вы боитесь потерять, зная, что просто физически не можете ни лечить, ни вылечить большинство своих пациентов?» – спрашиваю я. «Вот эту…» – пожимает плечами Антон. И мне кажется, это тупик, я никогда не смогу его понять. Чувствуя это, Антон пытается объяснить: «Вы поймите, они здесь болеют все, почти все. Я для них единственная надежда. А они для меня – единственно возможное место работы. Я здесь родился, вырос, я вернулся сюда работать врачом, зная, что показатели по заболеваемости раком просто запредельные. Но не будь меня, они вообще бы нигде не лечились, как это было десятилетиями. Мне не наплевать. А если я уйду, придет другой, кому наплевать. Раньше хотя бы были проверки всякие, флюорограммы на производстве. Теперь этого нет. Теперь они просто начинают чувствовать себя плохо и приходят ко мне. Хорошо, что приходят. Кого-то, может, и вылечат в Екатеринбурге».
Мне кажется, Антон сам не до конца верит, что большинство его пациентов, получив направление на обследование и лечение в областной центр в Екатеринбурге, действительно туда поедут. Совершенно точно Антон знает, что домой из Екатеринбурга вернутся не все. И нет никакой уверенности, что этим людям хватит сил, мужества и веры мотаться несколько раз в неделю несколько недель подряд на химиотерапию два часа на электричке от Асбеста до Екатеринбурга и обратно. Это и здоровый-то человек не выдержит.
На самом деле в большинстве своем они и не ездят. Остаются. И живут, узнавая по телефону или на улице, что вот еще кто-то заболел, еще кто-то умер… Словно бы Асбеста и окраин не коснулась максима, которой учат на первых курсах медицинского института: в успешном излечении задействована триада «врач – болезнь – больной». А если два звена выпадают, остается только болезнь. И тогда она неизлечима. В городе, выросшем на канцерогенном асбесте и укрытом сверху сделанным из канцерогенного асбеста шифером, вопреки любым научным теориям, рак и безнадежность распространяются, как инфекция.
Глава 25
Инфекционная теория распространения рака – одна из самых популярных у обывателей. Этим отчасти объясняется страх перед общением здоровых людей с онкологическими больными. Будучи волонтером в детской больнице, я часто слышала: «Ты туда ходишь, ты с ними общаешься, ты не боишься, что рак перекинется на тебя?» Прямой вопрос: «Заразен ли рак?» – был на втором месте по популярности у респондентов, которых мы опрашивали в рамках подготовки к проекту #победитьрак.
Значит, он действительно важен. Хотя, отвечая на него, академик Михаил Давыдов, например, пытается отшутиться: «Я более тридцати лет занимаюсь онкохирургией и многократно получал травмы во время операций, так что, если бы он был заразен, я давно бы уже умер. Вот, пожалуй, и весь мой ответ на этот вопрос».
Многих людей, не особо хорошо знакомых с методами лечения рака, отпугивают и маски, которые так часто носят пациенты. «Маска – значит, зараза», – самое первое, что приходит в голову.
Если попытаться коротко объяснить, почему рак не заразен, необходимо вернуться в начало нашей книги. Природа многих онкологических заболеваний связана с «уходом» опухолевых клеток от так называемого иммунологического контроля из-за непредсказуемой поломки, случившейся по каким-то (возможно, в каждом случае разным) причинам, наш иммунитет перестает уничтожать опухолевые клетки. В норме в нашем организме (особенно в кроветворной системе) постоянно появляются «неправильные» клетки, но иммунная система быстро справляется с ними. Если этого не происходит, развивается онкологическое заболевание. И опухолевые клетки перестают уничтожаться организмом. Иными словами, всё происходит внутри организма и никак не связано с внешними контактами пациента. Кроме того, чтобы развенчать миф о заразности рака, достаточно вспомнить о том, что врачи, медсестры и волонтеры находятся в онкологических отделениях без специальных средств защиты от инфекции. Но никаких известных и доказанных данных о том, что среди этой категории людей заболеваемость раком выше, нет.
«Рак, и это абсолютно точно, не заразен. Пациенты, больные раком, могут общаться и должны общаться с любыми людьми, которые захотят общаться с ними. Это совершенно неопасно для тех, кто общается с онкологическими пациентами, но как врач, как детский врач, могу вам сказать, что общение со здоровыми людьми крайне важно и полезно для больных», – считает профессор Алексей Масчан. И добавляет: «Миф о заразности рака очень вреден тем, что наши пациенты из-за этих предрассудков часто попадают в практически полную изоляцию. Причина этой изоляции, на мой взгляд, в подсознательном желании общества отодвинуть проблему онкологических заболеваний на периферию. Именно поэтому нам так сложно убедить общество в том, что в онкологии произошли огромные изменения, например, детский рак можно успешно лечить. Сегодня мы достигаем успеха в 90 % случаев. Поэтому я уверен, что о детском раке сейчас нужно говорить без скорби, рассказывать о том, как наши пациенты живут, победив болезнь. И да – рак не заразен!»
