– Магия, – подсказываю я, и она кивает.
Эбби кажется такой беззащитной – и испуганной, точно малое дитя. Как будто ждет, что сейчас я ее накажу. И в этот миг я начинаю гадать – может быть, наша игра в Лавлорн казалось не столь уж необычной? Может быть, у каждого человека есть какое-то свое тайное место, созданное воображением. Может быть, у всех есть свои воображаемые миры, где они разыгрывают роли воображаемых людей.
И, не раздумывая больше, правильно ли это или же просто глупо, я придвигаюсь к ней и целую ее в губы.
Я была права. Она в самом деле мягкая. У ее губ вкус кока-колы. Я чувствую тяжесть ее грудей, касающихся моих, прижимаюсь к ней, внезапно охваченная страстью, вжик, и зажигаются все рождественские огни, и мне хочется перекатить ее тело на свое, хочется чувствовать тяжесть ее ног, живота, прикосновение ее кожи, жар ее тела. Но так же быстро она отстраняется, тихо вскрикнув: «О», и поднеся руку ко рту, словно от укуса.
– Почему… почему ты это сделала? – спрашивает она.
– Потому что мне этого хотелось, – говорю я.
Полсекунды она смотрит на меня во все глаза. Теперь уже она прижимается ко мне первой. Ее язык движется быстро, его касания легки. Она не привыкла делать такое. Но исходящий от нее аромат, то, как она касается ладонью моей щеки, как будто для того, чтобы удостовериться, что я настоящая, отпирает какой-то замок в моей груди – что-то, запертое давным-давно.
И тут в голове раздается шипение Саммер:
– Что ты делаешь? – шепчет она, и Эбби тут же рывком отстраняется, и я осознаю, что Саммер говорила моим голосом, говорила моими устами. Эти слова сказала я сама.
– Что ты делаешь?
И Эбби смотрит так испуганно, будто меня только что стошнило в ее рот, и сама я чувствую то же самое, чувствую, будто меня только что вырвало чем-то темным и древним, и сейчас уже слишком поздно брать эти слова назад, слишком поздно для того, чтобы сделать хоть что-то, кроме как извергнуть из себя все до конца.
– Что я?.. – Она так смотрит на меня, о боже, прямо как раненый зверек. Совсем как та несчастная ворона, на которую мы наткнулись в Лавлорне столько лет назад. Эбби смотрит на меня сейчас так же, как та ворона, так, будто просит скорее спасти ее, прекратить все это. – Ты поцеловала меня. Я думала, что мы…
Я встаю с пола, чувствуя себя так, будто умираю. Я снова ясно вижу ту птицу, чувствую, как меня душат ее перья, слышу голос Саммер, разносящийся по пустому заснеженному пространству. Это Лавлорн. Он не хочет нас отпускать.
– Прости меня, – говорю я. Потому что могу поступить только так. Задвинуть это поглубже, задавить, заставить эту боль прекратиться любым доступным способом. – Это была ошибка. Мне не следовало этого делать. – Она все еще смотрит на меня, эти огромные голубые глаза в обрамлении густой, темной бахромы ресниц, это лицо, розовое, полное мягкости, обещающее блаженство. Я уже даже не знаю, что говорю или почему это говорю. Слова, которые звучат сами собой, которые говорят за тебя и вместо тебя. Призраки, которые говорят твоими устами. – Мне очень жаль.
Я выбегаю из дома в летний зной до того, как она успевает ответить, до того, как я была бы вынуждена увидеть ее реакцию.
МИА
Тогда
Когда полиция забрала нас во второй раз, они постарались, чтобы мы с Бринн не видели друг друга. На этот раз они посадили меня в душном офисе между матерью и отцом, которые продолжали ссориться. Они ссорились уже много дней
№ 45. Слова, слишком ранящие, чтобы их повторять.
Я говорил тебе, что с этой девчонкой будут проблемы.
Может быть, если бы ты хоть иногда бывал дома…
Может быть, если бы дома из-за тебя не было такой невыносимой обстановки…
Твоя дочь…
Это ты виноват…
В то время мой голос и испарился. Каждое слово требовало ужасного физического усилия, словно мне приходилось втискивать руку в горло, чтобы вытащить оттуда нечто, уже переваренное.
Ответь ему, Миа.
Отвечай на вопросы, Миа.
Через тонкие стены полицейского участка я слышала голоса собравшихся перед ним людей. Десятков людей, толпящихся у входа. Некоторые из которых плакали, хотя я не могла понять почему. Они не знали Саммер, не любили ее. Так откуда же в них чувство утраты? Почему они делали мне оскорбительные знаки, откуда этот гнев, откуда это шипение, которое начало преследовать меня, едва я вышла из машины?
Чудовище. Чудовище. Чудовище.
№ 30. Слова, которые заползают внутрь, как насекомое в ухо, гнездятся там и ждут своего часа, чтобы сожрать тебя изнутри.
Отец обхватил меня одной рукой еще на парковке и продолжал держать и теперь, в этой тесной комнатке, где из-за работающего вентилятора шевелились и шелестели бумаги, а стол был покрыт въевшимися пятнами. Стискивая мои плечи, словно таким образом он мог выжать из меня голос.
Ради бога, Миа, просто ответь на этот чертов вопрос. Скажи ему. Скажи ему, что ты не имеешь к этому отношения.
А за стенами участка густая дымка, полная голосов. Чудовище. Чудовище.
«Спросите Бринн, – только это я и смогла выдавить. Мое горло было глубокой-глубокой дырой, и его стенки схлопывались, и скоро все, все слова, которые я когда-либо произносила, будут погребены. Как я могла это объяснить? Мой голос иссякал. – Спросите Бринн».
Беда с волшебными сказками заключается не в том, что волшебства не существует. Беда в том, что оно существует, но только для некоторых людей.
Из «Возвращения в Лавлорн» Саммер Маркс
МИА
Наши дни
Если вообще и существует идеальное время и место для того, чтобы сказать: Я люблю тебя. Я всегда тебя любила. Давай начнем все заново, то это точно не между первым и третьим проходами в местном супермаркете «Севен-Илевен» в отбеливающем свете расположенных высоко на потолке флуоресцентных ламп, перед такими свидетелями, как легионы консервных банок. И не в присутствии ночной кассирши со злым, раздраженным лицом. И не в машине Уэйда Тернера, который настоял на том, чтобы мы опустили все окна, «лишь бы не заснуть», несмотря на тот факт, что мы закупили вагон кофе и тонну печений с шоколадной крошкой, дабы питать мозг сахаром – и теперь в машине темно, и ее наполняет вой ветра.
Три минуты. Это все, что мне нужно. Может быть, даже меньше. Однако мы с Оуэном ни разу не находились наедине и одной минуты. Он не пытался остаться со мной вдвоем хотя бы на одну минуту.
Может быть, он лгал, когда сказал, что всегда любил меня? Или же он имел в виду только прошедшее время: любил когда-то, но больше не люблю?
№ 12. Слова, у которых много различных значений. Всегда любил может означать все еще люблю; всегда любил может означать любил раньше.
