Мы идем по мощенной плитами дорожке гуськом: сначала Бринн, потом Оуэн, наклонив голову так, словно он движется против сильного ветра. И, наконец, я. Хотя все вокруг недвижно и не шевелится ни одна занавеска, по мере того, как мы приближаемся к дому, во мне нарастает чувство, что кто-то в доме ждет нашего прихода и сейчас наблюдает за тем, как мы подходим все ближе и ближе.
Уже совсем близко от парадного крыльца Оуэн вдруг поворачивается ко мне лицом.
– Послушай, – тихо говорит он напряженным, настойчивым тоном. И, пусть я больше не люблю его, потому что он меня не любит, мое сердце взмывает в небо. – Послушай, – повторяет он. Над его верхней губой выступили бисеринки пота, но даже это ему идет, как будто его кожа просто кристаллизуется. – Я хочу, чтобы ты кое-что поняла. Я уезжаю. Уезжаю из Твин-Лейкс. И не вернусь никогда. Я ненавижу этот город. Это место… – Он замолкает и отводит взгляд.
– Зачем ты говоришь это мне? Я не люблю его, потому что он не любит меня, и никто не имеет права разбивать сердце другого человека снова, и снова, и снова.
Бринн уже подошла к крыльцу.
– Просто послушай, ладно? – Он хватает меня за плечи, не давая пройти мимо, и я знаю, знаю, что сейчас случится что-то очень-очень важное, что-то такое, что рушит миры и создает их вновь. Ураганы, торнадо и парни с голубыми глазами. – Я подал заявление в Нью-Йоркский университет – я хотел учиться там – отчасти потому…
– Почему? – выдавливаю из себя я.
– Потому что думал, что там, возможно, будешь учиться и ты, – говорит он едва слышным шепотом. – Я думал, что, если так и будет, это станет знамением. Знаком, что нам предназначено начать все заново. Что нам это суждено.
– Но… – На первый взгляд в этом нет никакого смысла, и все же я знаю – он говорит правду. И верю. – Но ты же сказал, что больше меня не любишь.
– Я научился не любить тебя, – говорит он, и его голос срывается, и мое сердце взрывается в небе, разлетаясь на частицы пепла и золы. Как чертов фейерверк. – Я заставил себя это сделать. Мне пришлось.
– Оуэн. – Я делаю вдох. – Я все еще… – Но прежде, чем я успеваю закончить, прежде чем я успеваю сказать люблю тебя, входная дверь со скрипом открывается, и Бринн замирает, так и не опустив руку, которую подняла, чтобы постучать.
– О. – На лице мисс Грей написано что-то похожее на облегчение. Как будто она все время стояла здесь и ждала нас. – Я так и думала, что вы придете.
* * *
Внутри дома царят полумрак и духота, хотя работает несколько оконных кондиционеров. Наверное, поэтому она и не включает верхнего света и не раздвигает занавесок: только одна-единственная лампа с выцветшим абажуром дает тусклый желтый свет.
Внутри всё выглядит таким же безликим, как и снаружи. Здесь очень чисто, и на деревянных полах нет ни одного ковра. Все предметы мебели собраны вручную уже в доме из готовых деталей: фанеры и дешевого пластика. На стенах нет ни фотографий, ни картин, если не считать одной-единственной картины в раме, на которой изображены два златовласых херувима, резвящихся в небе среди пышных розовых облаков, и которая выглядит так, словно ей место не здесь, а в дешевой закусочной или в кабинете у стоматолога.
В гостиной мисс Грей приглашает нас сесть на диван, обитый колючей бежевой тканью, а сама устраивается напротив в кресле, обитом искусственной кожей, таком жестком, что, когда она опускается на него, оно издает скрип. Вполне возможно, что прежде на нем еще никто не сидел.
– Хотите чего-нибудь попить? – Ее тон любезен. Она сидит, положив руки на колени и сплетя пальцы. Это та самая женщина, которая объяснила мне значения выражения «спермицидное средство». Господи боже. – Газировки у меня нет, но есть лимонад и, разумеется, вода.
– Нет, спасибо, нам ничего не нужно, – поспешно говорит Бринн.
– Хорошо, – отвечает она. – Но если вы передумаете…
– Мисс Грей, – начинает Оуэн, и голос его звучит так, словно у него пересохло во рту. Он сидит очень прямо, положив ладони на бедра, и я крепко прижимаюсь к нему коленом. В поисках разграничительных линий, безопасности и поддержки. – По вашим словам, вы предполагали, что мы придем. Что именно вы имели в виду?
Мисс Грей склоняет голову набок, словно птица. И ровным голосом говорит:
– Это же из-за Саммер, не так ли? Я так и думала, что вы придете, чтобы поговорить о Саммер.
К своему немалому удивлению, отвечаю ей я. Мой голос всегда начинает повиноваться мне в самые неожиданные моменты.
– Да. Это из-за Саммер.
Мисс Грей отводит взгляд к окну, которое задернуто занавесками и не отражает ничего.
– Я знала, – говорит она. – Когда вы сказали, что работаете над книгой памяти, посвященной Саммер, я все поняла. Иначе зачем бы вам приезжать ко мне. Вы были ее лучшими подругами. А ты был даже чем-то большим. – Говоря это, она смотрит на Оуэна, и на мгновение ее лицо меняется – на нем мелькает выражение такой ревности и такой тоски, что у меня внутри возникает такое ощущение пустоты, что я чуть было не бросаюсь бежать, как делала это все эти годы назад. Но затем ее лицо вновь становится непроницаемым, и она опять превращается в прежнюю мисс Грей. – Тогда я все и поняла, – говорит она, опустив глаза на свои руки, – хотя, полагаю, в каком-то смысле я ждала все это время.
– Поэтому вы и не уехали из Твин-Лейкс? – спрашивает Бринн.
– Мне хотелось оставаться рядом с ней, – тихо отвечает мисс Грей.
– Расскажите нам, как это было, – говорит Оуэн. Он все еще ни разу не пошевелился – быть может, не может пошевелиться – но он уже взял себя в руки и больше не выказывает признаков волнения или гнева. – Когда это началось?
Мисс Грей опять отводит глаза.
– Вы должны понять, – после долгой паузы говорит она. – Я любила Саммер. В ней я видела себя. Я тоже выросла в патронатных семьях, меня тоже несколько раз футболили из одного дома в другой… – Она замолкает. Затем продолжает: – Вы не понимаете, не можете понять, каково это. Меня никто никогда не любил. Думаю, я никогда никому даже не нравилась. Если тебе повезло, тебя терпят, не более. И ожидают, что ты будешь за это благодарна. Вам когда-нибудь снились сны, в которых вы пытались сбежать, но вы не могли? Пытались закричать, но не могли? Вот каково это. Это как будто… – Она снова замолкает.
– Как будто ты всего лишь тень, – говорю я, и она улыбается нормальной любезной улыбкой учительницы, словно я дала ей правильный ответ на контрольном опросе.
– У Саммер были проблемы в учебе. Особенно в чтении и письме. Я предложила ей свою помощь. – Мисс Грей искоса смотрит на меня, и я вспоминаю, как она, словно невзначай, сказала нам на стадионе, что индивидуальные уроки Саммер давал Оуэн. Как она продолжала цепляться за свою ложь. Продолжала выгораживать себя. И я чувствую, как внутри меня расцветает ненависть, ядовитая, как вредоносное цветение больших масс одноклеточных морских водорослей, губящее все живое.
