Терпко пахло водорослями. Ощущалась близость моря.
Сзади расположилась компания молодых ребят, мальчиков. Я не видел их, а только слышал их голоса: они говорили, по-южному «хэкая» и растягивая слова.
– Гляньте, гляньте: вон какая тетка идет.
– Что это она его тащит?
– Тяжелый какой!
Мое лицо было закрыто газетой, и я не видел ни тетки, ни того, что она тащила, и я так и не узнал, что это было: мешок, или арбуз, или ребенок…
– Время: десять минут третьего, – объявил один из мальчишек.
– Та прям! – запротестовал другой.
– Спорим?
Потом они, очевидно, заглянули в мои часы, и кто-то сказал:
– Действительно.
– Немного посохнем и домой пойдем.
– У меня все плавки мокрые.
– А то у меня не мокрые. Вон у Кента тоже мокрые.
Они помолчали.
– До той стороны бухты ты б запросто доплыл, – сказал один из них и добавил, привычно и неазартно, – спорим?
– Доплыл бы, – охотно согласился другой.
– И я б доплыл… Спорим?
– Доплыл, – так же охотно согласился второй.
– Так ведь пограничники! Они ж сразу засекут! И с мола, и с водной, – горячо вступил третий, как будто смысл слов первых двух и не был таков: вот мы доплыли, но увидят пограничники…
– А можно шапочку синюю сделать – под цвет воды…
– Ну! Или белую, барашковую.
– Сам ты барашковый.
Мальчишки загорелись. Стали фантазировать и спорить.
– Все равно видно: руками будешь махать.
– А можно брассом, – горячо сказал первый. Ему жалко было свою идею про шапочку.
– Та нет! Не брассом, а вот так… – азартно сказал другой и, очевидно, показал руками, как необходимо плыть, но я не видел этого, потому что мое лицо было накрыто газетой.
– Так это и есть брасс, – сказал первый со смехом.
И все засмеялись и стали подсмеиваться над тем, кто показывал, как надо плавать брассом.
– Та я забыл, – оправдывался мальчик.
Потом кто-то из них сказал:
– Уже двадцать минут третьего, парни! Давайте собираться.
Они зашуршали песком, стали одеваться и говорить неинтересно и обыденно.
А потом ушли.
И я так и не увидел их лиц, и не знаю, какими они были, и никогда не узнаю, они ушли из моей жизни…
Ушли точно так же, как попутчики по самолету – научные работники с лицами боксеров, – как два черкеса, прискакавшие ночью к нашему походному костру, молодые, наивные и загрубелые, как сосед по модной парикмахерской, который подмигивал мне из своего кресла и блестел стальными зубами. Они живут где-то в большой стране, живут чужой, непонятной мне жизнью. Мы столкнулись на мгновенье, как молекулы, своими жизнями и разлетелись, чтобы никогда больше не сталкиваться.
И я никогда их не увижу.
И ничто никогда не повторится.
Животные в городе
Храбрые вороны
На зеленом пятачке возле метро собака поймала ворону и начала ее драть.
Это увидели две другие вороны. Они стали атаковать собаку, отвлекая ее от подруги.
Собака бросилась за ними, отпустив раненую птицу.
Подбитая ворона не могла лететь. Она приковыляла к лоточникам, торговавшим книгами. Поняла, что люди сейчас не причинят ей вреда.
А две отважные вороны бросались на собаку все то время, пока их подруга не окажется в безопасности.
Побег обезьянки
По пляжу ходил фотограф с обезьянкой, ее звали Кука. Она была нужна, чтобы привлечь людей для съемки.
Как только фотограф наводил свой фотоаппарат на человека, Кука сама ловко запрыгивала тому на плечи и смотрела в объектив.
Люди, которые жарились на берегу моря день за днем, привыкли к обезьянке. Фотограф водил ее вдоль воды на длинном поводке.
Однажды он дал повести ее мальчику. Вдруг обезьянка вырвалась у того и помчалась по пляжу. Все стали смотреть, как ловко и быстро она бежала.
Она пересекла полоску пляжа и оказалась на лестнице. Лестница поднималась к дороге, а за ней на склоне горы рос лес.
Все смотрели на Куку и надеялись, что она окажется в лесу и снова станет дикой. Она была близка к цели. Всеми четырьмя руками обезьянка ловко взбежала по лестнице. За ней волочился поводок. Следом отставали, крича: «Держи!», мальчишка и фотограф.
Кука выскочила на дорогу и остановилась, потому что ехали машины.
Тут какой-то дяденька, шедший по дороге, схватил поводок.
Он вернул беглянку хозяину.
Тот крепко намотал поводок на руку и пошел к морю.
Схватил непослушную за ошейник и кинул в воду.
Животное заверещало, плюхнулось и поплыло по-собачьи к берегу.
Когда оно достигло мелководья, владелец снова швырнул ее на глубину.
Кука опять закричала тонким голоском и снова вернулась на берег. И снова хозяин кинул ее в воду.
Так повторялось раз пять.
Весь пляж жалел шерстяное человекообразное существо.
Наконец повелитель кончил наказание.
Обезьянка отряхнулась, как собака, и легла на камни греться, как это делают после купания люди.
Дети и женщины обступили ее.
Со всех сторон ей протягивали морковку, печеньице, яблоко.
Я дал ей стручок горошка.
Она совсем как человек ловко очистила его и горсточкой быстро отправила горошины одну за одной в рот. Шелуху она отбросила.
Женщины и девочки жалели ее. «Кука, Кука, миленькая», – говорили они и гладили. А одна сказала владельцу: «Зачем вы ее наказываете? Вас бы самого в море так кинуть!»
Хозяин возразил: «Если ее не наказывать, она вам всем тут уши пооткусывает. А мне в тюрьму садиться, да?»
Когда мы уходили с пляжа, уходил и фотограф.
Он поместил Куку в клетку, которая стояла на крыше его машины.
Обезьянка грустно смотрела на море, поплыв по которому можно в конце концов достичь родной Африки.
Храбрый воробей
В центре Москвы, на Тверской, у гостиницы «Националь», где торговцы продают майки с советским гербом, люди закусывали пиццей.
Мне очень хотелось есть, и я взял четвертушку этого итальянского пирога и стаканчик «Пепси».
Вокруг людей, которые стоя пережевывали пиццу, сидели и летали воробьи. Их было очень много.
