— Как он мне надоел, сил нет!
Борис и Глеб угрожающе закатывают рукава…
И братья действительно возвращаются. Только Георгия нет рядом. А каким реальным казался этот мираж.
— Послушай, Ритка, — спросил Борис. — Что это за два хмыря постоянно против подъезда ошиваются?
— Они нас раздражают, — сказал Глеб. — А тебя?
— Меня — тем более, — усмехнулась сестра.
Не зря поэт писал: «Моя милиция меня бережет». Распознали братишки непрошеных наблюдателей. Эх, Сергей Сергеевич, не слишком твои люди профессиональны, надо бы муштровать их тщательнее.
— Значит, даешь санкцию? — Братья одновременно поднялись и стали закатывать рукава — точно так, как только что мерещилось Маргарите.
— Санкцию на что?
— На небольшое воспитательное мероприятие.
— Даю. Не обязательно в письменной форме?
— Сгодится и в устной. А ты в окно гляди: обхохочешься.
С седьмого этажа было отлично видно, как два богатыря неспешно пересекли улицу и вдруг, абсолютно синхронно, резко повернулись к сыщикам: у каждого был свой объект.
Шпики не успели среагировать и были схвачены волосатыми ручищами серпуховских милиционеров.
Потом братья проделали следующее: быстрый самбистский приемчик — и вот уже парни зажаты у них меж коленей, так что головы торчат назад, а задницы выставлены вперед.
Близнецы, не торопясь и не напрягаясь, расстегнули пряжки своих брючных ремней и… прямо посреди улицы учинили шпикам хорошую, смачную порку.
Маргарита и вправду обхохоталась. Несмотря на шумозащитные рамы, ей чудилось, что она слышит как вопли наказанных, так и довольное покрякивание воспитателей.
Потом Борис и Глеб вернули несчастных в исходное вертикальное положение и устрашающе затопали на них ножищами, пугая, как малолеток:
— У-у! У! — пальцами показывали они «козу». Те стремглав кинулись прочь по улице. Правильно, уносите ноги! И доложите тому, кто вас подослал, что сюда лучше не соваться.
Братья возвратились, довольные собой:
— Ну как? Молодцы мы, Ритка, а?
— Молодцы, мальчики.
— То ли еще будет! Завтра. Жди. Доставим твоего суженого. Сморчка твоего ненаглядного.
— Как — завтра?
У Маргариты закружилась голова, затошнило, опять вернулся проклятый токсикоз.
— Раздобыли адресок. Телефона у него не имеется, так что получишь товар живьем.
— А если он не захочет с вами ехать?
Братья одновременно продемонстрировали бугристые бицепсы:
— Обижаешь, сестричка.
И они встали к плите: сегодня в домашнем меню значилась свежая щука в сметане.
За эту ночь Рита перемерила весь гардероб: ей необходимо было стать обворожительной, как никогда.
Натягивала и тут же отвергала одно платье за другим: то недостаточно нарядно, это стало тесновато, а третье — слишком парадное. Он не должен заподозрить, что к его встрече она специально готовилась.
Юбка кажется устаревшей, у блузки недостаточно низкое декольте. Может, вот этот комбинезончик? Он выгодно подчеркивает округлость фигуры.
И тут Рита представила себе, что… у нее даже в горле запершило от этого острого ощущения… что братья проявили деликатность и оставили их с Георгием в комнате вдвоем. И он прикасается к ее телу, а она прижимается к нему… А чертов комбинезон так долго снимать!
Нет, и этот наряд не годится.
Так и не найдя подходящего варианта она, утомленная, упала поперек кровати и уснула.
Не услышала, как Борис и Глеб собрались и ушли за ее ненаглядным живым «товаром».
… Георгий осторожно, едва касаясь, гладил ее лицо, волосы, плечо, бедро…
— Устала… Как ты устала… Спи, солнце мое, не хочу тебя будить.
— Я не сплю, — отвечала она, не просыпаясь. — Посиди со мной.
— Посижу.
— Не уйдешь?
— Не уйду.
— Ни сегодня, ни завтра?
— Ни послезавтра.
— Никогда-никогда?
— До конца жизни.
— Поклянись!
— Клянусь.
— Значит, мой? Совсем, совсем мой?
— Твой, твой, получи и распишись, — прозвучали над ухом голоса Бориса и Глеба. — Георгий Васильевич Кайданников, собственной персоной.
Какие-то доли секунды Маргарита еще продолжала спать. И на этой грани между сном и явью ее охватил ужас: «А я так и не успела одеться… И развалилась в дурацкой позе… И лицо, наверно, помятое…»
Она вскочила, прикрывая грудь кружевами пеньюара.
Трое мужчин стояли перед ней. Двое из них были знакомы: это братья. А вот третий…
Третьим был сморчок.
Хиленький плюгавый человечек с черепом, вытянутым, как огурец, и таким длинным носом, что он отчасти даже заслонял губы. Заслонять, впрочем, было что: прямо посреди приоткрытого рта, в зияющей пустоте, торчал один-единственный желтый зуб.
Одежду человечек, похоже, не стирал и не гладил ни разу в жизни. Руки тоже мыл только изредка, а ногти были украшены черными траурными полосками. К тому же их, вероятно, не стригли, а обгрызали. Сию живописную пятерню он протянул Маргарите, представляясь:
— Юрасик.
«Мне снится кошмарный сон, — догадалась она. Не получив ответа на рукопожатие, Юрасик начал яростно чесаться.
— Ты не рада, сестричка? — осторожно поинтересовался старший брат. — Вот он, твой ненаглядный.
— У тебя всегда был своеобразный вкус, — философски отметил младший.
Не смеются ли они над ней?
Да нет, вполне серьезны.
— Бред какой-то. Что происходит? Кто это?
— Даешь, сестричка, стране угля. Забыла, кто тебя…
— Мальчики, я сейчас свихнусь.
Борис сурово произнес:
— Ты уже свихнулась, Маргарита. Когда связалась с этим…
— Сморчком, — подсказал Глеб.
Юрасик обиделся. Он сморкнулся прямо в пальцы и вытер их о рубашку.
Маргариту чуть не вырвало, и она побежала глотнуть холодной водички.
Сморчок зыркнул воспаленными глазками на усачей снизу вверх и тоненько проблеял:
— Ошибочка вышла, дорогие друзья. Много женщин оприходовал я на своем веку. Но такой сладкой ягодки, как эта, отведать не довелось. М-м-м, наливная! Вишенка, клубничка, абрикосик бархатный!
Два майора милиции стояли поникшие и обескураженные. Похоже, прокололись.
— Но ведь ты Кайданников?
