Каждый смертный бытием своим научен каким-то навыкам, привычен к неким обязанностям. Неумелый в молодости, к концу пути он набирается разнообразного опыта, и ситуаций, в которых он мог бы растеряться, становится так мало, что энергия души больше не находит причин к возгоранию.
Укрытое тучами небо лишь от тех таит свою суть, кто низположен: оно неощутимо для них — незначительных и бессильных. На самом деле небо остаётся самим собой всегда. Оно, в сущности, не искажается, и не уменьшается, и даже не темнеет. Просто не радует малых и грешных, кои за тучами в сей миг ему не видны.
Тучи небес — разочарование тварей земных. Хмурые высоты так похожи на всё познавшего человека! И не вина его, что исполнен забот, и уже не чист, и не высок. Только молодость — ветерок, который, резвясь, способен развеять тусклую луду, а если напорист — размечет и бренный плед небес, открывая синь и солнца ласковый цветок...
Тиклепия и Карл неспешно спустились вниз. Возле кудрявого деревца в горшке готы обступили серьёзно пораненного бойца. Хозяин дома пребывал в твёрдой уверенности, что постылые гости теперь немедленно уберутся.
Тиклепия совершенно не знала, куда себя деть. Мучаясь странным ощущением не до конца выполненного долга, она подошла к одному из слуг и приказала принести ей кубок вина.
Карл спросил у товарища, сможет ли он добраться до сенаторского дома. Получив положительный ответ, объявил воинам, угощавшимся в изобилии принесёнными фруктами, что завтра же намерен уйти из Рима.
Подошла Тиклепия, предложила Карлу вино из своего кубка. Он отказался, посмотрел на супруга своей любовницы. Римлянка постояла возле него, уселась возле оконца на диванчик, выглянула в приоткрытую фрамугу, подставив сквозняку разгорячённое личико. Потом вновь подступила к Карлу, запросто просила командира увести своих людей — де, малые её детишки очень боятся страшных дядек.
Гот, не дожидаясь никого, вышел на крыльцо, погруженный в раздумья. Отчего же всё происходит как-то безрадостно, не так?.. Любой другой на его месте не стал бы торопиться покинуть любовные покои, возможно, важничал бы перед окружением, изничтожал бы презрительным взором оставленного не у дел муженька. Мог бы даже показать всем, что сей дом суть в его власти, что хорошо ему было с чужой женой...
Но Карл всего этого не умел. Ему показалось вдруг, что невидимая щербина вдоль могучего тезева разделила его... Где же тот мир, что создан для успокоения? Или он — не глупец и давно уже не юноша — никак не в силах не искать растворенный в каждой точке видимого мира любимый призрак? А годы-то летят! Где он только не был! Но снится один и тот же сон на протяжении стольких ночей — коса и цвета загорелого тела прядь волос над напряжённо ждущими его посыла глазами...
Слуга, стоявший возле ворот, внезапно открыл их. Во двор вбежала толпа римских легионеров. Карл и не подумал шелохнуться.
— Карл, зайди же скорее в дом! Быстрее! — тормошили его соратники.
К двери осторожно подошёл хозяин. Узрев городских, быстро выскочил на крыльцо и воскликнул:
— Ни ночью, ни днём покоя от них нет!
— Кто такие? — начал разбираться римский офицер, встав за спиною Карла.
Легионеры, зная своё дело, прошли в дом, рассыпались по двору.
— Я — командир когорты армии императора! — ответил Карл. — Раненым помощь оказываем... И своих ищем.
Римлянин уточнил:
— Варваров?
— Да, — не стал связываться гот.
Римлянин до сих пор знал, что делать и как поступать по обстоятельствам, но тут предпочёл подождать с решительными действиями и продолжить осмотр.
Тиклепия всё ещё стояла с кубком. Возле неё находился послушный слуга, доливавший своевременно вино. Карл постепенно понял, что не случайным стечением обстоятельств прибыли сюда эти уверенные в себе солдаты. Что ж, римляне умели околпачивать варваров.
— Тиклепия, я всё же благодарю тебя, — сказал он.
— И я тоже, — отвечала стеснённая вниманием римского офицера патрицианка.
— Гм, а меня-то за что? Сонного, не бойкого?
— А за тех зелёненьких эротов, ха-ха! — посмеялась Тиклепия, но осеклась и за спиной Карла придвинулась поближе к офицеру. Благоверный её супруг, столько натерпевшийся, вдруг вспылил, бросился к ней, вырвал кубок и судорожно возопил:
— Поди же в дом, Тиклепия! Успокой детей! Здесь всё образуется без тебя!
Римлянка хотела что-то возразить, но, обведя главных действующих лиц Глазами, решила не спорить. Она покосилась на разглядывавших её солдат и покорно ретировалась.
Карлу сделалось нехорошо.
— Вам надо меньше ходить по городу, — посоветовал офицер, подавая команду строиться.
Готы и отставные паланкинеры вместе с несколькими легионерами, задержавшимися на водопой, тоже выгреблись из дома. Напоследок оглядели друг друга не очень дружелюбно.
Понурые варвары плелись за Карлом. Он поравнялся с остальными на людной улице и, стряхнув с себя бредовое наваждение, принялся пересказывать в подробностях разговоры с римлянами. Его несколько раз перебивали, спрашивали о телесах Тиклепии — он отмалчивался... Антей заметил ему, что он изменился и, кажется, в лучшую сторону — гот лишь махнул рукой... Раненый с туго перемотанным туловищем признался, что и он бы не отказался от такой красотки. Карл улыбнулся и сказал:
— Ворона, чтоб гнездо украсить, блестящие камни ищет, а всё же лучшая подруга она лишь волку серому.
Готы загомонили:
— Ты, что ль, волк, Карл? Нет же — мужик её!
— Нет, он не волк — глухарь!
— Они все тут лисы.
— Не скажи, тут целый лес — со всеми зверями, со всеми деревами!..
Горожане проходили рядом, слушали диковинный говор занятых собою северян, толкали их, торопясь по своим делам. Готы не отвечали на тычки, даже старались увернуться.
Скоро носильщики простились, уверив напоследок новых друзей, что найдут в этом большущем городе себе другую работу...
В сенаторском дворце ожидала их радостная встреча — отыскались почти все ушедшие в ту злополучную ночь и не вернувшиеся днём. В отряде Карла недоставало ещё пятнадцати человек. Готы надеялись, но... Да что за поход без потерь? Равно как и без веры во спасение...
ГЛАВА 5
Карл с отрядом более приключений в Риме не искал. Не дожидаясь похода неизвестно куда, по твёрдой апеннинской дорожке подались к прохладным дебрям центра материка. Они не волокли с собой горы награбленного, не улепётывали от возмездия — они ехали достойно.
Преспокойно проезжали мимо частых селений италийских крестьян. Встречались по дороге и разбойники. Намётанным глазом записные тати оценивали варварскую кавалькаду, потом главарь в богатом одеянии или в римском доспехе командовал отбой своей голытьбе: не трогать — брать у них нечего... С дерева, правда, интересовались — куда-де путь-дорожку держите? Готы хором отвечали — домой! И звали с собою.
