При упрощающем теоретизировании по поводу процветающих охотников-собирателей не берется во внимание то, насколько тяжела и опасна работа по собиранию пищи и насколько часто стрессовые ситуации и инфекционные болезни посещают примитивные общества. Сезонная нехватка пищи провоцировала потребление негодных в пищу тканей растений и вела к потере веса, а часто к опустошительным эпидемиям. Результатом также была высокая детская смертность (включая детоубийство), а следовательно, низкий уровень воспроизводства. Ничего удивительного, что повторный анализ оценок энергетических затрат и демографических данных, собранных в 60-е, показал, что питание и здоровье Добе! Кунг выглядели в лучшем случае нестабильными, а в худшем говорили об «обществе на грани исчезновения» (Bogin 2011, 349). Как писал другой исследователь (Froment 2001, 259): «Сражающиеся с угрозами и несущие тяжелую ношу болезней, охотники-собиратели не живут – и никогда не жили – в Эдемском саду; они вовсе не богаты, они бедны, их потребности и возможности их удовлетворить ограничены».
Примечание 2.6. Пищевые предпочтения и отношение к труду
Пищевые предпочтения убедительным образом демонстрируют различия между схожими во всем остальном группами охотников-собирателей. Племя! Кунг Басарва (Ботсвана) обязано своей популярности в антропологической литературе тем, что зависит от питательных и часто встречающихся орехов монгонго, которые обеспечивают лучший уровень энергоотдачи из задокументированных объектов собирательства. Но /Аисе, другая группа басарва, имеющая доступ к орехам, не употребляет их в пищу, поскольку находит вкус монгонго отвратительным (Hitchcock and Ebert 1984). Схожим образом, обитатели морского берега южной Австралии получают пищу с высокой плотностью энергии с помощью рыболовства, но через пролив от них, на Тасмании в отходах ее прежних обитателей не обнаруживают рыбьей чешуи (Taylor 2007).
Прекрасный пример вариативности культурной реальности – упрощенные энергетические модели (Lizot 1977), где сравниваются две обитающие рядом группы индейцев яномами (северная Амазония). Группа, живущая в лесу, потребляла менее половины количества энергии животной пищи и белка, чем их соседи, живущие в среде, хуже обеспеченной дикими свиньями, тапирами, и обладающие такими же охотничьими инструментами и навыками. Объяснение следующее: люди первой группы были просто намного более ленивыми, охотились редко и предпочитали есть меньше. «Одну из недель… мужчины не охотились ни разу, они только собирали их любимые галлюциногены (Anadenanthera peregrina) и проводили целые дни, употребляя наркотики; женщины жаловались, что мяса нет, но мужчины их не слушали» (Lizot 1977,512).
Это общий случай основной вариации энергии, добываемой с помощью охоты, при котором вариация не связана ни с доступностью ресурсов (наличие животных), ни с затратами энергии во время охоты (учитывая простое, одинаковое оружие), но является только функцией отношения к труду. Другой пример действий, не имеющих энергетического объяснения, приходит из анализа данных по дележу мяса среди танзанийских хадза (Hawkes, O'Connell and Jones 2001). Лучшее объяснение широко распространенному дележу мяса больших животных – снизить риск, неизбежный при охоте на крупную дичь, но дележ хадза не мотивирован снижающей риск взаимностью, он совершается в первую очередь для повышения статуса охотника как желаемого соседа.
Примерные расчеты для небольшого количества групп охотников-собирателей XX века показывают наиболее высокий возврат полезной энергии при собирании некоторых корней. На одну затраченную единицу энергии в этом случае приходится 30–40 единиц энергии от полученной пищи. И наоборот, охотничьи вылазки, особенно за маленькими древесными или наземными млекопитающими в тропических дождевых лесах, ведут к потере полезной энергии или в крайнем случае имеют нулевую эффективность (примечание 2.7). Типичный выигрыш при собирательстве – в 10–20 раз, тот же самый, что при охоте на больших млекопитающих. В доисторические времена он был, без сомнений, выше, поскольку экосистема содержала больше биомассы, что и определило постепенное увеличение сложности общества.
На самом деле многие общества охотников-собирателей достигали уровня сложности, обычно ассоциируемого с более продвинутыми сельскохозяйственными обществами. Они жили в деревнях с высокой плотностью населения, у них были солидные запасы провианта, социальная стратификация, разработанные ритуалы, зарождалась культивация злаков. Охотники на мамонтов верхнего палеолита на территории Моравского лёссового региона могли похвастаться умело построенными каменными домами, изготавливали множество отличных инструментов и могли обжигать глину (Klima 1954). Социальная сложность групп, населявших в верхнем палеолите юго-запад Франции, определялась сильным атлантическим влиянием, что означало прохладное лето, но исключительно мягкие зимы. Благодаря такой погоде удлинялся сезон вегетации и повышалась продуктивность наиболее южной на континенте тундры, покрытой характерной для степи растительностью и способной поддерживать стада травоядных, более многочисленные, чем где-нибудь еще в ледниковой Европе (Mellars 1985). Сложность этих палеолитических культур лучше всего доказывается их замечательными скульптурами, резьбой и рисунками на стенах пещер (Grayson and Delpech 2002; French and Collins 2015) (рис. 2.3).
Примечание 2.7. Возврат полезной энергии при охоте и собирательстве
Я использую метод, описанный во примечании 1.10, и предполагаю, что люди доисторической эпохи были меньше современных (средний вес взрослого – около 50 кг). Это означает, что для базового метаболизма было нужно около 6 МДж/кг (около 250 кДж/ч) и минимальная потребность в энергии для взрослого составляла 8 МДж, грубо – 330 кДж/час. Для собирания растений требовался в основном свет, чтобы труд был успешным; охота и рыбная ловля предполагали физическое напряжение разной степени. Типичные формы деятельности по добыче пищи требовали четырехкратных затрат по сравнению с базовым метаболизмом для мужчин, и пятикратных – для женщин, или почти 900 кДж/кг. Если отнять базовые сущностные потребности, то вложение полезной энергии будет около 600 кДж/ч. Энергетическая отдача – просто размер пригодной для употребления порции собранных растений или мяса.
Рисунок 2.3. Сделанные углем рисунки на стенах пещеры Шове в Южной Франции. Эти замечательные изображения датируют периодом между 32 900 и 30 000 лет назад (Corbis)
Самые высокие показатели продуктивности в сложном процессе охоты и собирательства связаны с эксплуатацией водных ресурсов (Yesner 1980). Раскопки мезолитических стоянок в южной Скандинавии показали, что когда охотники постледниковой эпохи истребляли стада крупных травоядных, они начинали охотиться на дельфинов и китов, ловить рыбу и собирать морских моллюсков (Price 1991). Они жили в больших, часто постоянных поселениях, рядом с которыми располагались кладбища. Племена тихоокеанского северо-запада, зависящие от рыбной ловли, жили поселками по несколько сотен человек, сооружали качественные деревянные дома. Регулярный нерест лососевых гарантировал надежный и доступный источник пищи, которую было легко запасать (коптить), что позволяло хорошо питаться. Благодаря высокому содержанию жира (около 15 %) мясо лососевых рыб имеет высокую энергетическую плотность (9,1 МДж/кг), и это почти в три раза больше, чем у трески (3,2 МДж/кг). Превосходный образец высокой плотности населения, зависящего от морской охоты – эскимосы северо-западной Аляски. При охоте на мигрирующего гладкого кита они добивались возврата полезной энергии в двухтысячекратном размере (Sheehan 1985; примечание 2.8).
