даже углубления социального неравенства до медленного, но важного прогресса в направлении к более рациональной и глобальной политике.
Не рассматривая возможности столкновения с астероидом, извержения мегавулканов, беспрецедентных эпидемий (их оценки приведены в Smil 2008b), можно сказать, что постепенное разложение цивилизации, основанное на деградации биосферы и сокращении зон обитаемости, выглядит более вероятным, чем внезапное падение, как в случае Теотиуакана. Я не буду предсказывать шансы разрушительной социальной дисфункции, мировых войн или эпидемий, только отмечу сосуществование двух противоречащих ожиданий, касающихся энергетической базы современного общества: хронический консерватизм (из-за недостатка воображения?) по отношению к мощи технических инноваций и завышенные ожидания, основанные на новых источниках энергии.
Список опровергнутых технических предсказаний достаточно длинный (Gamarra 1969; Pogue 2012), и некоторые его пункты относятся к развитию и использованию различных видов конверсии энергии (Smil 2003). Экспертное мнение когда-то отвергало возможность создания газового освещения, пароходов, ламп дневного света, телефонов, бензинового двигателя, летательных аппаратов, переменного тока, радио, ракетного двигателя, ядерной энергии, спутников связи и массового распространения компьютеров. Этот консерватизм часто сохранялся даже после того, как инновации были успешно опробованы. Трансатлантические рейсы пароходов считались невозможными, поскольку суда якобы не могли нести достаточно топлива для столь долгих путешествий. В 1896 году лорд Кельвин отказался вступить в Королевское авиационное общество: его записка от руки Баден Ф. С. Баден-Пауэллу, активному стороннику развития авиации, гласила, что он «не имеет ни малейшей молекулы веры в полеты чего-либо отличного от воздушных шаров» (Thomson 1896). В то время, когда конкуренция между производителями вызывала появление все более эффективных и надежных автомобилей, высказывались мысли, что «невероятно, чтобы человек когда-либо смог двигаться со скоростью лошади» (Byrn 1900, 271).
Живучесть мифов о новых видах энергии по меньшей мере столь же примечательна. Новые энергии поначалу воспринимаются как практически лишенные сопутствующих проблем. Они обещают дешевизну и изобилие, открытие возможностей для почти утопических социальных изменений (Basalla 1982; Smil 2003; 2010а). После тысячелетий использования биологического топлива многие писатели XIX века видели в угле идеальный источник энергии, а паровую машину воспринимали в качестве чудесного первичного движителя. Серьезное загрязнение воздуха, разрушение ландшафтов, угроза для здоровья, несчастные случаи в шахтах и необходимость разрабатывать все более бедные залежи уничтожили этот миф. Электричество стало следующим носителем неограниченных возможностей, его мощь, как ожидалось, победит бедность и болезни (примечание 7.5).
Что можно предсказать с уверенностью – много большее количество энергии потребуется в течении следующих десятилетий, чтобы обеспечить достойную жизнь большей части все еще растущего населения мира, той самой, доступ к энергии у которой сейчас находится ниже минимума, определяющего удовлетворительное качество жизни. На первый взгляд это выглядит невероятно тяжелой, даже невозможной задачей. Глобальная высокоэнергетичная цивилизация уже страдает экономически и социально от своего стремительного расширения, и ее дальнейший рост угрожает целостности биосферы, от которой зависит само выживание человечества (Smil 2013а; Rockstrom et al. 2009).
Примечание 7.5. Обещания электричества, которые никогда не были выполнены
Электричество – наиболее гибкая форма энергии, и связанные с ним надежды воодушевляли многих изобретателей (Эдисон, Вестингауз, Штайнмец, Форд) и политиков, причем последние часто находились на разных полюсах спектра ценностей, как Ленин и Рузвельт. Еще до завершения Гражданской войны Ленин (1920, 1) сделал вывод, что экономический успех «может быть обеспечен только тогда, когда действительно в русском пролетарском государстве будут сосредоточены все нити крупной промышленной машины, построенной на основах современной техники, а это значит – электрификация». «Белый уголь» гидроэлектричества имел особую притягательность для западных технократов до 1950 годов, когда его отодвинули в сторону невероятные перспективы ядерной энергетики.
В 1954 году Льюис Штраус (1896–1974), председатель Комиссии по атомной энергии США (занимал пост между 1953 и 1958 годами), заявил Национальной ассоциации научных писателей в Нью-Йорке:
«Наши дети будут пользоваться в домах электрической энергией столь дешевой, что никто не будет ее считать. Не слишком смелым выглядит ожидание, что наши дети будут знать о большом голоде, время от времени случавшемся в разных регионах, только как об исторической проблеме, смогут без усилий путешествовать над морями и под ними, и по воздуху с минимальной опасностью и большой скоростью, и будут жить намного дольше, чем мы, поскольку урожаи растут, а человек понимает, что заставляет его стариться. Можно предвидеть век мира» (Strauss 1954,5).
В 1971 году Глен Сиборг, занимавший то же самое кресло, что ранее Штраус, предсказывал, что к 2000 году половину генерирующих электричество мощностей в США будут составлять экологически чистые и безопасные ядерные реакторы, и что космические корабли на ядерной тяге будут возить людей на Марс (Seaborg 1972). На самом деле в 1980-х было почти полностью прекращено строительство новых ядерных электростанций на Западе, а перспективы этой отрасли еще ухудшились после катастрофы 1986 года в Чернобыле и взрывов 2011-м в Фукусиме. Зато теперь все надежды возлагаются на ветровые турбины и солнечные батареи, занявшие мифическое пространство, освобожденное ядерными источниками энергии: будто они дадут столько дешевого электричества, что можно будет децентрализовать систему его поставки (уничтожив все центральные станции), и оно прольется, подобно манне небесной, на современный мир. Но в таких рассуждениях не учитывается, что большая часть населения мира скоро будет жить в мегаполисах, которые мало подходят для децентрализованной выработки энергии. И все еще существует, с 1945 года, перспектива получать энергию от ядерного синтеза, хотя в практическом смысле мы ничуть не ближе к использованию этой технологии, чем поколение назад.
Еще одной большой неопределенностью является долгосрочная жизнеспособность городов. Тесное социальное единство и семейное воспитание детей, характерные для сельского общества, отсутствуют в современных городах. Напряжение жизни в мегаполисах сказывается на популяции, очень долго бывшей сельской и сплоченной, как в богатых, так и в бедных странах. Например, уровень преступности в целом может, и снизился во многих государствах, но обширные районы крупнейших городов мира остаются настоящими рассадниками насилия, наркотиков, проституции, там больше всего бездомных, брошенных детей и убогого жилья. И в то же время, возможно, сильнее чем когда-либо, императивы современной экономики требуют социальной стабильности и постоянства эффективной кооперации. Города всегда обновлялись благодаря миграции из деревень – но что случится, если уже большей частью городская цивилизация столкнется с ситуацией, когда деревни полностью исчезнут, а социальная структура городов продолжит распадаться?
