– Надо шить. Надо ехать в больницу к хирургу…
Услышав про больницу, мама закричала:
– Я не поеду в психушку! Я в дурдом не поеду!
Тут я снова начала что-то соображать.
– Какой дурдом, мама? Тебе надо ехать к хирургу зашивать рану. У тебя большая рана на голове, понимаешь?
Мама вдруг успокоилась.
– Да, доченька? Ты так считаешь?
Вдвоём с Бабаней мы довели её до машины. Полицейский тоже сел в салон вместе с мамой. Когда машина отъехала, Бабаня посмотрела на меня и ужаснулась. Мы обе стояли на морозе с голыми ногами. Она потащила меня в дом, уложила в постель, напоила чаем с малиной и дала какую-то успокаивающую таблетку. И на меня тут же начал наваливаться тяжёлый сон. Бабаня шлёпала тряпкой, отмывая пол в коридоре и в нашей комнате, затоптанный грязными ногами и забрызганный маминой кровью, тяжело дышала и поминутно вздыхала. И, совсем отключаясь, я услышала, как она набирает какой-то телефонный номер, неестественно вежливо извиняется и просит позвать кого-то к телефону. Окончательно проваливаясь в пропасть, я понимаю, что она звонит моему отцу.
Отец не живёт с нами лет пять. Когда мама начала сильно пить, он нас сразу бросил. Он работает каким-то важным инженером, часто ездит за границу. Бабаня говорит, что он просто испугался, что мама его ско-про… сконро… И когда я только научусь это слово правильно произносить? Скомпрометирует… Вот, кажется, правильно. Сначала отец приставал ко мне: встречал после уроков, после тренировки, приходил даже в спортшколу и подолгу шептался о чём-то с Ириной. Но, увидев его в школьной раздевалке, я стремглав неслась наверх в учебную часть, пряталась где-нибудь в кабинете или удирала по чёрной лестнице и потом наблюдала из подворотни, как он уходит ни с чем. А если он приходил в зал, то я тренировалась как ни в чём ни бывало, отказывалась подходить к нему, даже когда звала Ирина. Постепенно он перестал меня ловить, видела я его теперь только случайно, хотя он жил со своей новой женой и её сыном на нашей улице. Теперь я от него совсем отвыкла, но иногда… Мне часто снится один и тот же сон… Когда-то очень давно, я совсем маленькой была тогда, мы были все вместе в каком-то доме отдыха… Так вот, мне часто снится огромный парк, там бассейн и в нём – золотые рыбки… И папа держит меня на руках и смеётся, и мама рядом, такая красивая… Она очень красивая была, пока не начала пить. Когда, посмотрев этот сон, я просыпаюсь утром, у меня долго ещё стоит ком в горле. И я всё время кашляю и кашляю, пока Бабаня не начинает щупать мой лоб и совать мне градусник. Я никогда не брошу свою маму, потому что всё равно она самая добрая и самая хорошая… Да, она пьёт, но все говорят, что это – болезнь… Но если это болезнь, почему же её никто не может вылечить? Ведь мама однажды лечилась. Она была в больнице очень долго. А выписалась – и снова те же друзья и те же гости… И вообще… Если водка приносит столько несчастья и горя, то зачем её продают?
Утром я спрашиваю Бабаню:
– Ты зачем ему звонила? Я слышала…
Она не ответила.
– Ведь, кажется, договорились: никогда ему не звонить!
– Он твой отец, между прочим…
И по её тону и виду я понимаю, что звонила она совершенно напрасно и сама жалеет об этом.
Потом Бабаня долго крутила телефонный диск, пытаясь дозвониться до больницы, чтобы выяснить про маму. И, положив трубку и не глядя мне в глаза, она быстрой скороговоркой объяснила, что маме вчера в больнице зашили рану и, если завтра всё будет в порядке, её выпишут домой на амбулаторное лечение.
И я молча пью совершенно безвкусный чай.
Ирина
Павел со Светланой уехали на сбор вчера. Светка – ровесница Анны, данные у неё значительно скромнее, но работоспособности и спортивного азарта не занимать, потому и попали они в сборную страны на год раньше нас. И характер у Светланки – позавидуешь. Характер истинной гимнастки: если что-нибудь сразу не получается, будет сутки в зале торчать, но своего добьётся. Глядя на Светку, я всегда себя её ровесницей вспоминаю. Я такая же была. Очень рано поняла, что смогу подняться на пьедестал почёта, если буду работать как вол. Я никогда не была красивой гимнасткой. Мои соперницы выглядели девочками стройными, длинноногими, пластичными. А я была маленькой, угловатой, но зато с «прыгучими», как у нас говорят, ногами. И одолеть своих соперниц я могла только работой. И я работала, ох как я работала! У меня была цель: оторваться, уйти от них, красивых, настолько, чтобы догнать меня стало невозможно. Как мне было трудно и тяжело тогда, теперь знаю только я одна: мой тренер Сергей Петрович, человек уже немолодой, умер в прошлом году от инфаркта прямо на тренировке… Он не торопил меня, не подгонял, даже останавливал иногда – я сама рвалась вперёд. Словно случайно, на соревнованиях я стала попадать в число лидеров, меня стали замечать, наконец, во мне стали видеть соперницу. Но я была некрасивой, и меня стали засуживать, срезать десятые, сотые балла, завоёванные с таким трудом. Как было горько, обидно тогда… Сколько слёз я пролила! Но на пятое, даже четвёртое место я согласиться не могла. Отревев положенное, я возвращалась в зал, и всё начиналось сначала. После изнурительных тренировок я еле доползала домой, падала на диван, и теперь уже моя бедная мама плакала надо мной, проклиная тот день и час, когда впервые отвела меня в спортшколу…
Я с наслаждением опускала гудящие ноги в тёплую воду и громко вскрикивала, когда мама, неумело массируя, сильно сжимала мои «забитые» икры. И я попала в команду на Олимпийские игры, и стала второй в многоборье, и выиграла два снаряда. Меня признали не только в нашей стране, но и во всём мире. Много раз выступала я на международных соревнованиях, постоянно усложняя программу. Много раз в мою честь исполнялся наш гимн…
– Ирина Николаевна! – кто-то окликнул меня от входных дверей.
Я вышла в пустой вестибюль – там стоял только один паренёк, который смущённо отирался о стенку. Его очки с неестественно толстыми линзами совершенно запотели от мороза, и, наверно, он меня не видел.
– Это ты меня звал?
Он быстро стянул с носа очки, без которых смотрел на меня ещё более смущённо и подслеповато.
– С Анной Дружининой вы занимаетесь?
– Занимаюсь, – насторожилась я. – А ты кто?
– Это неважно… – Получилось грубовато, хотя я видела, что мальчишка очень стесняется. – Я учусь с Анной в одном классе. Я думал, что она сегодня в школу придёт, а она опять не пришла… Третий день уже… У неё очень большие неприятности в школе… Там все виноваты, это была общая фантазия – этот канат… Я им говорил, что это ерунда, да Наташку разве убедишь… Как заведённая. Вот и поспорили…
Я перевела дух. Кроме того, что Анна опять куда-то влипла, я ничего не поняла. Здорово, конечно, выражают свои мысли наши дети. Но слушаю дальше, прерывать нельзя – совсем замолчит.
– В общем, – продолжал парень, немного успокаиваясь, – вас в школу вызывали. Анне без вас велели не приходить, вот она и не приходит… Хотя дома тоже не сидит, делает вид, что в школе… Вчера их соседка нам звонила, у меня в комнате параллельный телефон… Я снял трубку, думал, это мне звонят, а это отцу… Вот я и услышал… Соседка говорила, что полиция вчера акт составила, мать Анны будут родительских прав лишать…
