Мальчишка вдруг замолчал, испугавшись, что выдал чужую тайну. Но, взглянув на меня, продолжил:
– Хотя вы, наверно, всё знаете… Вы ведь знаете, что у Анны мать… Ну, что пьёт она?
Я кивнула, начиная что-то понимать.
– Ну, вот. Соседка сказала, что мать Анны неделю из запоя не выходит, что у них вчера в квартире какая-то драка была, мать Анны в больницу увезли, а саму Аньку еле откачали…
Я схватила его за плечо и так сильно сжала, что он скривился.
– Вы не поняли… Анна очень за мать испугалась, у неё потом истерика была, и соседка её валерьянкой отпаивала.
– Ну, знаешь ли… – Я притянула его к себе и усадила на холодную, обитую дерматином банкетку. – Ты вот что… Ты надень очки, пока не сломал, успокойся и начни сначала.
Мало-помалу мы разобрались в событиях в школе.
– Тебя как зовут?
– Николай.
– Ты дружишь с Анной?
Спросила как можно проще, почти небрежно. Только дружбы с мальчиками нам и не хватало.
– Не… Мы… Мы – враги.
Я удивлённо посмотрела на него.
– Но ведь ты пришёл предупредить меня, что у Анны – беда?
Николай кивнул.
– Но для того чтобы ей помочь, я должна знать всё, понимаешь? Почему Бабаня звонила к вам домой? Почему она просила помощи у твоего отца?
Николай помялся немного и вдруг, глядя через толстые линзы прямо мне в глаза и заливаясь краской, выпалил:
– Он не мой отец. Он – отец Анны, понимаете? Я бы никогда к вам не пришёл, но он сказал по телефону, что ничем Анне помочь не может. Он – предатель, понимаете?!
Да… Вот так история… Насколько всё-таки дети лучше нас, взрослых. Девчонка совсем запуталась, а я, вместо того чтобы домой к ней сходить, в школу заглянуть, собственные обиды считаю…
Я пожала ему руку.
– Ты – настоящий человек, Николай. Я тебя уважаю. Спасибо, что пришёл. Я постараюсь помочь Анне.
Он встал и, опустив голову, пошёл к выходу, но в дверях остановился и сказал:
– Вы не думайте… Я им сразу сказал, что слышал этот телефонный разговор, – и ему, и маме… Я ему сказал, что он предатель и что если он не вмешается в эту историю, то я под одной крышей с ним жить не буду, я уйду из дома!
– Ты погоди, Коля, не горячись… Там всё не так просто. В отношениях с отцом Анна тоже виновата, ты ведь знаешь, какой у неё характер? Я обязательно разберусь, авось всё уладится…
Я помогла ему открыть на улицу тяжёлую, разбухшую за зиму дверь вестибюля, но не успела отойти, как Николай влетел обратно.
– Она там!
– Кто?
– Анька.
– Идёт сюда?
– Не… Она там… Тренируется…
Я опять ничего не поняла. Притянула Кольку за плечо и затолкала за колонну.
– Не высовывайся!
И, как была в спортивном костюме и лёгких тапочках, выскочила на улицу.
Двор нашей спортшколы – общий с детским садом. Прямо под окнами зала – детская площадка и спортивный городок для малышей, всякие там лесенки, качели и стенки. И на круглом детском бревне, сбросив дешёвенькую курточку прямо в снег, Анна делала фляки. Я спрыгнула с крыльца в сугроб, сгребла в охапку этого вредного, наглого, самого дорогого мне ребёнка и потащила в тепло.
От неожиданности она так растерялась, что не проронила ни слова, уже в вестибюле набычилась и отвернулась от меня. Я всё поворачивала и поворачивала её к себе, но она так вывернула голову, что заглянуть ей в глаза было невозможно. И вдруг я почувствовала, что её прилично накачанное плечо затряслось мелкой дрожью, и она вдруг заревела, заревела впервые за наши совместно прожитые годы, низким смешным басом. Я прижала её к себе и, вспомнив про Кольку, осторожно покосилась в его сторону. Он тихонько пятился к двери. Незаметно махнув ему рукой, я потянула Анну в раздевалку.
Наш хореограф и мой преданный друг Нина Захаровна Василькова, а по-нашему Нинон, вот уже битый час мучила с моими младшими вольные упражнения. Что делать – ума не приложу: у обеих никаких данных к хореографии. И Нинон бьётся, и я, книжки им о балеринах носим, на балетные спектакли водим – эффект нулевой. Что ни вольные, то поперёк музыки.
Нинуля замоталась окончательно и в изнеможении плюхнулась посреди ковра. Чижик, только что закончив упражнение, стояла перед ней и отдувалась, а Нинон сидела, совершенно невероятным образом завернув свои балетные ноги, и, тоже отдуваясь, объясняла ошибки. Наконец Чижик, облегчённо вздохнув, отошла в сторону на свой заслуженный пятиминутный отдых, а на ковёр вышла Петрова. Я даже не заметила, как Нинон вскочила с места. Как только Петрова начала первую прыжковую диагональ, Нина оказалась рядом с ней. Петрова прыгала, а она бежала рядом только для того, чтобы в конце сильно шлёпнуть девочку по уродливо согнутым коленям… Пошла вторая диагональ, и опять они бегут рядом. А ведь впереди ещё последняя, третья… Хочешь не хочешь, а с такими детками будешь в форме.
Я страховала Анну на брусьях, а сама следила за тем, что делается на ковре. Нина кричала раскрасневшейся, взмокшей Петровой:
– Не заворачивай бедро! Повиси, повиси в воздухе! Ах ты… Опять мимо музыки…
Тут и я крикнула со своего места:
– Все вольные выполнила в полугруппировке! Плечи совсем к ушам прижала…
Анна, конечно, более способна к хореографии, но нервы трепать хорошо умеет. На тренировках Нинуле преданно в глаза смотрит, безукоризненно всё выполняет, а на соревнованиях такие номера откалывает, что дурно делается. Например, встанет в угол ковра перед диагональю и, вместо того чтобы Нинулины хореографические премудрости выполнять, начинает какие-то змееподобные движения руками делать. В воображении – Плисецкая, не меньше… Нинка чуть не в обмороке, а это «чудовище», «летающий ящик», «крокодил» отпрыгает прилично свою акробатику и получит за вольные самую высокую оценку.
– Петрова! – кричу из-под брусьев. – Ты думаешь носки тянуть?! Я вот здесь стою и тяну их вместо тебя!
Совсем другая была Майка. Та просто рождена для хореографии. Сколько раз пытались её у нас сманить то в хореографическое училище, то в художественную гимнастику… Но Майка – человечек надёжный с детства, никогда я не боялась, что она предаст, уйдёт куда-нибудь или к кому-нибудь. Как я осторожничала с ней: физически слабовата, уставала очень. Жалко мне её было, но в нашем деле выносливость тренируется только занятиями через усталость, через не могу. И никогда она не жаловалась. Ни одной жалобы за все десять лет. Падает от усталости, плачет, но, если я скажу, снова полезет на снаряд. И провалы у нас были: ведь это была моя самая первая ученица. Но ссорились мы очень редко. Я, бывало, только голос повышу, она уже виновато смотрит. И в школе умудрялась прилично учиться, никаких конфликтов с учителями. В общем, Майка – ангел во плоти на нашем гимнастическом небосклоне. Куда же она пропала? И с днём рождения меня не поздравила, совсем на неё не похоже…
