– Проходи сюда, – говорит медсестра.
Наш слух услаждают многочисленные сигналы звукового оповещения. Каких только не услышишь: громкие, страшные, мелодичные, невнятные. Я думаю, а случается ли, что они звучат все одновременно, и тут мы проходим мимо гигантского металлического стеллажа на колесиках с бледно-желтыми, завернутыми в целлофан подносами. Это больничный завтрак. Медсестра выкатывает его из двери с надписью «Пищеблок».
Мы приближаемся к нескольким лежащим на носилках латиноамериканцам – похоже, все они пострадали в общей потасовке в баре. У одного перебинтовано лицо, другой показывает доктору свою грудь, третий закатал штанину и демонстрирует что-то вроде укуса акулы. Доктор шикает на него по-испански, и тот раскатывает брючину обратно. Подходим к стойке с компьютерами, медсестра просит меня подождать и останавливает проходящего мимо доктора-индейца. Тот берет носилки, которые вблизи выглядят как довольно сложная техническая хреновина, которая топорщится красными и черными рычагами, и закатывает в бокс № 22.
Бокс достаточно вместительный для носилок. Двери в нем нет, только проем. Стены желтого цвета. Сестра заводит меня туда и говорит:
– Доктор сейчас придет.
Какой же нестерпимо яркий свет, а я не спал всю ночь. Сажусь на носилки. Что я здесь делаю? Тут же вообще нечего делать. Даже крючков на стене нет.
Рядом с боксом № 22, около шторки, сидит на носилках шикарно одетый чернокожий парень с длинными дредами. На нем темно-коричневый костюм и черные ботинки, похожие на мои. Он держится за бедро и воет от боли. Я такое только в кино видел – вцепившийся в себя парень с перекошенным, оскаленным лицом раскачивается из стороны в сторону и вторит без перерыва: «Сестра, сестра, пожалуйста». Похоже, он вывихнул бедро. Парень поворачивается то на бок, то обратно на спину, но ему это мало помогает.
– Кому хуже, солдат, тебе или ему?
– Не знаю, сэр!
– Вопрос с подвохом, солдат.
– Ну, ясно, что ему хуже. Я же сижу прохлаждаюсь, а он там чуть ли не умирает.
– Я ожидал от тебя большего, сынок.
– В смысле?
– Ты же сообразительный малый. Должен понимать, когда притворяются. И, солдат…
– Да?
– Ты отлично справился. Рад, что ты все еще в строю.
– Чувствую себя прекрасно.
– Жизнь состоит не в том, чтобы чувствовать себя прекрасно, а в том, чтобы доводить дело до конца.
Я снова смотрю на черного парня – и вижу, что на сцену вальяжно выходит высокий, упитанный, коротко стриженный полицейский со странными складками-валиками на шее со стороны затылка. В руках у него газета и бумажный стаканчик с кофе. Он берет оранжевый пластиковый стул и садится как раз напротив меня – между боксами № 22 и № 21. Соседний бокс тоже размером не больше туалета и без дверей.
– Эй, парень, как дела? – неторопливо растягивая слова, спрашивает полицейский. – Меня зовут Крис, если что надо, обращайся.
Он устраивается на стуле и раскрывает газету.
Темнокожий парень уже расскулился не на шутку, вцепился в ногу обеими руками и устремляет взгляд на каждую проходящую мимо медсестру. Может, он героиновый наркоман. Они приходят в больницу, притворяясь, что ранены, чтобы им дали морфий. Я смотрю на него несколько минут, пытаясь понять, врет он или нет. Интересно, сколько сейчас времени: часов нигде нет, только гудки.
Крис шуршит газетой. На второй странице заголовок: «Падение с 86-го этажа: человек шагнул с Эмпайр-стейт».
– Ничего себе, – я глазам своим не верю, – это что, про парня, выпрыгнувшего из Эмпайр-стейт-билдинг?
– Нет. – Крис улыбается, глядя на меня через плечо. – Совсем не про это.
Он переворачивает газету.
– Ты не должен был это видеть.
Я хихикаю:
– Да уж, это слишком.
– Но тот парень выжил! – говорит Крис.
– Ага, точно.
– Говорю тебе, выжил! И ты тоже выживешь.
Наверное, ему сказали, почему я здесь. Или просто всех психически больных отправляют в бокс № 22?
– Что с ним случилось? Врезался в дерево?
Но Крис перелистывает на четвертую страницу.
– Это не для твоих глаз.
Наверное, ему все же сказали. Скорее всего, он дежурит в отделении экстренной помощи, смотрит тут за порядком – и уже знает, что в 22-м боксе сидит депрессивный подросток. Вот этот Крис и старается вовсю.
Я ложусь на носилки, снимаю толстовку и натягиваю на лицо: совсем не помогает, от света не укрыться. Поспать, похоже, не удастся. Я потею. Хочу поотжиматься, но на носилках не получится, а пол выглядит так, что свежевымытым его не назовешь. Не хватало еще в придачу к депрессии подхватить дифтерию.
– Сестра! Сестра! Ну пожалуйста! – стонет темнокожий парень.
– Во-ды-ы-ы. Во-ды-ы-ы, – хрипит женщина.
– Привет, ну как там что? – разговаривает по телефону Крис. – Да нет, я только за.
«Би-и-ип», – раздается откуда-то гудок.
Это звуки госпиталя, госпиталя, госпиталя.
В 22-й бокс входит врач. У нее длинные темные волосы и пухлое личико с ясными зелеными глазами.
– Здравствуй, ты Крэйг?
– Здрасте.
– Зови меня доктор Дата.
– Доктор Дата?
– Да.
Ну надо же. Я хочу спросить, не киборг ли она, но это не слишком-то уважительно, к тому же мне не до того.
– Ну, что у тебя случилось?
Я выдаю заученную историю. Каждый раз она короче и короче: «Хотел себя убить. Позвонил по номеру. Пришел сюда». И все такое.
– Ты поступил правильно, – говорит врач. – Многие бросают пить таблетки и сталкиваются с серьезными проблемами.
– Мне так и сказали.
– Так, а теперь скажи: кроме того, что тебе хочется спрыгнуть с Бруклинского моста, есть что-то еще? Может, ты что-то видел или слышал?
– Не-а.
Про чувака-военного я говорить не собираюсь. Тут я придерживаюсь того же порядка, что и с доктором Барни.
– Родители знают, что ты здесь?
– Нет.
– Так, ладно, Крэйг, расскажу, как мы поступаем в таких случаях, как твой.
Она снимает стетоскоп, держит его в ладонях, сгибает короткие руки. Она очень симпатичная. Красивые глаза смотрят серьезно.
– Сегодня суббота, а значит, на дежурстве наши лучшие психологи, прекрасные специалисты. Я направлю тебя к доктору Махмуду. Он скоро будет и поможет тебе в твоей беде.
Я вдруг представляю, как доктор Махмуд заводит меня в свой кабинет – особый офис мозгоправов при госпитале «Аргенон». Там, наверное, уютно и просто. Может, есть большое окно, стоит черный диван и висят репродукции Пикассо. Он отведет меня туда и проведет сеанс экстренной психотерапии. Наверняка у него в запасе есть незнакомые доктору Минерве приемчики, которые приведут к Сдвигу. Мне снова пропишут «Золофт» (может, даже быстродействующий «Золофт»!), и я пойду.
